Жителей Марокко не допускают в лагерь. Только если они там работают.
— Но почему вас уволили? Может, вы тогда сами захотели Уйти? — добавил я тактично.
Не хватало работы. Многих уволили.
Но если там работы не хватает, тогда вряд ли и для вас найдется место.
— Напишите коменданту, пусть он мне даст место.
— От моего письма не будет толку, ведь я с ним не знаком.
— С письмом меня пропустят.
Но я даже не американец. Я же сказал вам, что я англичанин. Разве вы забыли?
Он наморщил лоб. Впервые какой-то довод заставил его задуматься. После некоторого размышления он сказал:
— У вас друг американец.
Теперь мне стало ясно. Я, живой друг живого американца, должен был написать письмо коменданту лагеря Бен-Герир с требованием, чтобы он предоставил Элии Дахану место plon-geur.
Я сказал, что мне надо поговорить с моим американским другом. Он, наверное, знает, как в таких случаях поступают. Может, он сам и возьмется написать такое письмо; но, конечно, сначала мне надо его спросить. Я знаю, что лично с комендантом он не знаком.
— Напишите, чтобы он дал еще место и моему брату.
— Вашему брату? Часовщику?
— У меня есть еще младший брат. Его зовут Симон.
— Чем он занимается?
— Он портной. Он работал у американцев.
— Портным?
— Он считал белье.
— И ему тоже год назад пришлось уйти?
— Нет. Его уволили четырнадцать дней назад.
— Значит, для него уже нет работы.
— Напишите про обоих. Я скажу вам, как зовут коменданта лагеря. Напишите из своей гостиницы.
— Мне надо поговорить с моим другом.
— Зайти за письмом в отель?
— Зайдите дня через два-три, когда я поговорю с моим другом, тогда я вам скажу, сможет ли он написать для вас письмо.
А как зовут коменданта, вы не знаете?
— Нет. Вы ведь сами хотели мне сообщить его имя, разве не так?
— Значит, я должен принести вам в отель имя коменданта?
— Да, пожалуйста.
Я сегодня сообщу вам имя коменданта. Вы напишите ему письмо, чтобы он дал место мне и моему брату.
Приходите с этим завтра. — Я начал терять терпение. — Я не могу вам ничего обещать, пока не поговорю со своим другом.
Я уже проклинал миг, когда вошел в дом этого семейства.
376
Теперь он станет являться каждый день, и наверняка не по одному разу, и каждый раз будет повторять ту же самую фразу. Не надо было пользоваться этим гостеприимством. И тут он сказал:
— Вы не хотели бы снова прийти к нам?
— Сейчас? Нет, сейчас у меня нет времени. Как-нибудь в другой раз.
Я встал и покинул террасу. Он неуверенно поднялся и последовал за мной. Я заметил, что он как-то медлит. Когда мы прошли несколько шагов, он спросил:
— Вы уплатили?
— Нет.
Я про это забыл. Я хотел поскорей от него удрать и забыл уплатить за кофе, на которое сам его пригласил. Мне стало перед ним стыдно, и мое раздражение прошло. Я вернулся, уплатил и побрел с ним по улице, которая вела в Меллах.
Теперь он взял на себя роль провожатого и стал показывать мне все, что я уже и так знал. Его пояснения состояли из двух однотипных фраз: «Это Бахья. Вы уже были в Бахье? Это ювелиры. Вы уже видели ювелиров?»
Мои ответы были не менее стереотипны: «Да, я уже был там» или «Да, я уже их видел». Одно простое желание владело мной: как бы от него отделаться. Но он решил показать себя полезным, а решимость глупого человека невозможно поколебать. Увидев, что отделаться от него не так просто, я попробовал схитрить. Я спросил про Берриму, султанский дворец. Там я еще не был, сказал я, хотя прекрасно знал, что туда не пускают.
— Беррима? — повторил он обрадованно. — Моя тетя живет там. Проводить вас туда?
Сказать «нет» я теперь уже не мог. Хотя и не понимал, что могла делать его тетя в султанском дворце. Может, она была там привратницей? Прачкой? Поварихой? Было бы интересно попасть во дворец таким образом. Может, я сумею с этой тетей подружиться и узнаю что-нибудь о тамошней жизни.
По пути в Берриму мы заговорили про Глауи, пашу Марракеша. За несколько дней до того в квартальной мечети было совершено покушение на нового султана Марокко. Богослужение давало покушавшемуся единственную возможность оказаться в непосредственной близости к правителю. Этот новый султан был старый человек. Он был дядя прежнего, которого сместили французы и выслали из Марокко. Освободительные группы всячески боролись против этого дяди-султана, считая его инструментом в руках французов. Внутри страны, среди местных жителей он имел лишь одного сильного сторонника, это был эль-Глауи, паша Марракеша, которого уже два поколения знали как надежнейшего союзника французов. Глауи сопровождал новoro султана в мечеть и застрелил покушавшегося на месте. Сам султан был лишь легко ранен.
Незадолго перед этим событием я прогуливался со своим другом в той части города. Мы случайно оказались перед этой мечетью и видели толпы людей, ожидавших появления султана. Полиция была в большом возбуждении, так как уже произошло несколько покушений, она действовала суетливо и шумно. Нас тоже оттеснили недружелюбно, но на местных жителей набрасывались с бешеными криками, даже когда они стояли именно там, где было разрешено. Все это не вызывало особого желания дожидаться прибытия султана, и мы пошли опять своей дорогой. Спустя полчаса произошло покушение, и известие об этом с быстротою ветра распространилось по городу.
Теперь я со своим новым спутником снова шел по тем же самым улочкам, что и тогда, и именно потому разговор коснулся Глауи.
— Паша ненавидит арабов, — сказал Элия. — Он любит евреев. Он друг евреев. Он не позволяет трогать евреев.
Он говорил больше и живее обычного, и его слова звучали странно, как будто он читал наизусть старую книгу по истории. Даже от Меллаха не дохнуло на меня таким средневековьем, как от этих слов про Глауи. Я украдкой смотрел на его лицо, а он все повторял.
— Арабы его враги. Он держит при себе евреев. Он говорит с евреями. Он друг евреев.
Он предпочитал фамилии Глауи титул «паша», который означал сан. Я говорил «Глауи», он отвечал мне «паша». В его устах это звучало как слово «комендант», которым он недавно довел меня до бешенства. Но даже Глауи было не таким высоким словом и не связывалось с такими надеждами, как слово «американец».
Между тем мы прошли через ворота в квартал, располагавшийся за городской стеной. Дома здесь были одноэтажные и довольно бедные с виду. На маленьких неровных улочках нам не встретилось ни одного человека, лишь кое-где можно было увидеть несколько играющих детей. Я с недоумением подумал, как же мы пройдем ко дворцу, но тут он остановился перед неказистым домом и сказал:
— Здесь живет моя тетя.
— Разве она живет не в Берриме?
