всякого доказательства, тезис, что смысл есть, существует, что вещей нет без смысла вещей, как раньше мы исходили из того, что самость вещей есть, существует, исходя из предпосылки об абсолютной понятности и общечеловеческой доступности и даже необходимости этой самости, этого сaмого самогo. Еще можно было бы до некоторой степени спорить о том, как есть этот смысл, субъективен он или объективен, материален или идеален, первичен, невыводим или вторичен и выводим, и т. д. Но спорить о том, что эта комбинация балок, досок, кирпича и т. д. имеет смысл дома, что этот вот цвет, который я сейчас вижу, имеет смысл зеленого цвета, спорить об этом значило бы вообще сомневаться, что дом есть дом и что зеленый цвет есть зеленый цвет. Об этом спорить нельзя. Это пустословие.
Итак, мы исходим из некоего априорного, аксиоматического, совершенно бездоказательного и даже принципиально недоказуемого утверждения: вещь обладает смыслом, каждая вещь имеет свой смысл. При этом предполагается также и то, что всякий с полной ясностью и отчетливостью понимает и принимает это утверждение; и если встречаются на эту тему возражения, то, полагаем мы, происхождение этих возражений — несущественно, неинтересно и не имеет никакого отношения к самой философии. Можно с полным правом сказать, что эти возражения есть не больше как человеческая патология, с которой не нужно спорить, но которую надо лечить.
Итак, вещь имеет смысл.
Нечего и говорить о том, что рассуждение о смысле должно непосредственно следовать за рассуждением о сaмом самом. Сaмое само не есть смысл и не имеет никакого смысла. Однако это не помешало нам построить о нем целое рассуждение. Если мы, построивши целое рассуждение о сaмом самом, будем и после этого стоять все на той же точке зрения чистого сaмого самогo, то эта позиция не может не вызывать недоумений. Что самое само выше всякого бытия, сущности и смысла, это ясно. Но если мы привели об этом целое рассуждение, то ясность самого принципа уже тускнеет. Как же это можно говорить так много о том, что выше всякого слова и никаким словом не затрагивается? Как можно строить длинное рассуждение о том, что по самой своей сути выше всякого рассудка и рассуждения и выше всего того, к чему может прикоснуться мысль? Разумеется, избежать этих вопросов или по достоинству ответить на них можно только тогда, когда мы признаем, что самое само не только выше всякого смысла и не только не есть какой-нибудь смысл, но что оно еще и обладает каким-то смыслом, что оно еще и есть какой-то смысл, позволяющий раскрывать его в понятиях и словах и как-то прикасаться к нему мыслью.
Раз мы сказали, что самое само выше смысла и не есть смысл, не имеет смысла, то одно из двух: или само это наше утверждение о вышесмысленности сaмого самогo имеет какой-нибудь смысл, или оно не имеет никакого смысла. Если оно не имеет никакого смысла, то напрасно мы тратили время на доказательство того, что не имеет никакого смысла; и вся наша работа в этом случае есть просто пустословие и ничего не значащее шалопайство. Но если наше утверждение о том, что самое само не имеет никакого смысла, само имеет хоть какой-нибудь смысл, то мы стоим перед новой и колоссальной задачей: понять, что такое смысл, и смысл — во всем его отличии от сaмого самогo; согласовать смысл вещи с ее самостью, которая выше всякого смысла; и, наконец, так построить учение о смысле и о самости, чтобы ни в одном мельчайшем пункте не пострадала выше-смысленная чистота сaмого самогo и чтобы ни в одном мельчайшем пункте не пострадала смысловая чистота самого смысла.
Так рассуждение о сaмом самом неизбежно переходит в рассуждение о смысле. Самость вещи и смысл вещи есть вообще то самое первое, самое простое, самое понятное, что мы встречаем в вещи. Но известно, что труднее всего говорить о самом первом, самом простом и самом понятном.
В дальнейшем мы сначала забудем все то, что выше говорилось о «бытии», «сущности» и о переходе «бытия» в «сущность». Станем — для ясности языка с нефилософами — на гораздо более «наивную» и «простую» точку зрения: существуют вещи, и эти вещи имеют значение, смысл. И в этом утверждении будем пока понимать каждое слово в обычном и некритическом смысле: и «существование», и «вещь», и «значение», «смысл». Не будем только покидать наших рассуждений о сaмом самом. И посмотрим, к каким выводам можно было бы прийти так. Потом же вернемся к диалектике сущности в критическом и философском смысле этого слова.
2. Отграничения
Чтобы быть в состоянии в дальнейшем понять смысл философски, надо, прежде всего, отграничить его от того, что не есть смысл и что по близости к нему (действительной или мнимой) часто принимается за самый смысл.
1. Что смысл не есть самость, это едва ли требует пояснений. Самость, несомненно, предшествует смыслу, ибо самость включает в себя и вне-смысловое содержание. Когда мы говорим «сама вещь», то тут, конечно, имеется в виду, прежде всего, смысл вещи. Однако не только он. Увидевши знакомого человека на улице и сказавши себе: «Это — сам Петров», я этим самым зафиксировал не только его смысл, его сущность, т. е. его внутреннюю сущность, но всего его во всей его конкретности, со всей его биографией и историей. А это значит, что сюда включено все и вне-смысловое, а может быть, даже и бессмысленное, что так или иначе характерно для Петрова. Это именно «сам» Петров, его «самость», а не его «смысл». Потому, когда я сказал: «Это — Петров», я воспринял и осмыслил Петрова совершенно без всяких различений и расчленений, совершенно сразу и моментально. Смысл же Петрова — вовсе не это. Когда я говорю о смысле чего-нибудь, я всегда обязательно нечто различаю, расчленяю, противополагаю, во всяком случае как-то обдумываю, в то время как для восклицания «Это — Петров!» ровно никакого обдумывания не потребовалось, а потребовалось только взглянуть на данного повстречавшегося человека. — Итак, самость — выше всяких различений, смысл же требует отличения себя от всего иного и требует различений внутри себя.
Этим смысл достаточно отграничивается сверху. Попробуем отграничить смысл снизу.
2. Тут нас осаждает целая туча клеветнических теорий смысла, копаться в которой не входит в план этого рассуждения. Но необходимо раз навсегда разграничить смысл вещи от самой вещи, и это — только потому, что данное разграничение будет иметь большое значение для всего последующего рассуждения.
В истории философии были две — одинаково нелепые — крайности, которые необходимо сейчас отвергнуть. Существовала масса теорий, признававших только смысл и трактовавших вещь как продукт смысла, как нечто в сравнении с ним несущественное. И существовала масса теорий, признававших только вещь и отрицавших самостоятельность и несводимость смысла, сводивших его на придаток вещей. Обе эти концепции в корне искажают природу смысла, и без их устранения невозможно правильно отразить то, что для смысла существенно. Поскольку же, однако, мы не можем входить в реальный анализ отдельных построений, как они существуют в истории философии, мы укажем только на основную ложь самой структуры этих концепций.
3. a) Допустим, что существует только смысл вещи, а самая вещь хотя и существует, но есть не что иное, как только придаток смысла, тот или иной момент смысла, то или иное состояние, качество, свойство и проч. смысла. Если это так, то ясно, что все существующее будет только смыслом; и то, что называется вещью, будет не существовать, но только мыслиться (не обязательно человеком). Это, однако, противоречит общечеловеческому опыту: чтобы зажечь эту лампу, мало было только мыслить лампу; и если какой-нибудь волшебник зажег бы мою лампу только одною своею мыслью, то ясно каждому, что эта лампа уже не есть просто мысль, а перешла в некое вещественное действие.
b) Далее, всякий смысл есть смысл чего-нибудь. Если существует только смысл вещи, а самой вещи, отличной от ее смысла, не существует, то, очевидно, наш смысл не будет смыслом чего-нибудь, т. е. он будет лишен своей основной функции осмысливания, т. е. он перестанет быть смыслом вообще. Итак, смысл веши отличен от самой вещи и невыводим из нее.
4. a) Однако самый основной аргумент по этому вопросу заключается в другом. — Допустим, что есть смысл, а вещи (которая бы глубочайшим образом отличалась от смысла) не существует. Если нет вещи, противостоящей смыслу вещи, то нет никакого инобытия для смысла. Но это значит, что смысл ровно ни от чего не отличается. Однако то, что ни от чего не отличается, то не обладает ровно никакими признаками, ни существенным, ни несущественным. А то, что не обладает никакими признаками, то не обладает и
