Константина —заложником в Монголию, в имперскую столицу Великого хана, на поклон, «показывая этим жестом свое подчинение и доверие к монголам. В 1245 г. Константин вернулся, получив полное признание Чингизидов»[347].
Подчеркнем: это было сделано Ярославом как раз в тот момент, когда на всю Европу уже гремела слава блестящих воинских побед другого его сына. Склонить в это время голову в вассальной присяге перед степным кочевником? Да, иному современному человеку подобный шаг может показаться недопустимым унижением, проявлением «рабской психологии» (как не преминул бы выразиться «историк» Ю. Н. Афанасьев). Но внимательный читатель, конечно, поймет, что дело было вовсе не в «рабской покорности русского князя». Всю жизнь воюя с врагами родной земли, Ярослав Всеволодович, без сомнения, и тогда счел бы счастьем лучше погибнуть в открытом бою с Батыем, нежели покориться ему. Однако мы видели, что те немногочисленные «низовские полки», которые удалось собрать после разгрома татарами Владимиро-Суздальской Руси, были тотчас отправлены в Новгород, на подмогу князю Александру, шедшему биться с тевтонами. Других же воинских сил у Ярослава Всеволодовича просто не было, и собирать их тоже было уже негде. Для решительного отпора степным завоевателям требовалось время, и отец Александра Невского это понимал. Точно так же, как понимал этот православный русский государь, что главное для Руси в сложившейся ситуации —не продолжение войны с татарами, а отступление, собирание сил. Что необходимо дать покой, сберечь хотя бы остатки народа для будущего возрождения. И именно ради этого необходимо поступиться собственным «державным суверенитетом», нужно пожертвовать «за люди своя» —«земным тщеславием власти». И это был, наверное, последний, главный урок, преподанный князем Ярославрм Всеволодовичем своему великому сыну…
…Батый, как мудрый восточный властелин, не мог не оценить поступок князя. Он не только утвердил Ярослава Великим князем Владимирским, но вдобавок передал под его руку управление и Южной Русью, то есть разоренной Киевщиной, куда Ярослав немедля отправил своего посадника —Дмитра Ейковича. Теперь, отмечает историк, Ярослав Всеволодович в качестве одного из самых крупных вассалов Батыя приобрел большой вес при золотоордынском дворе. Другие претенденты на Киев —например, черниговские князья Михаил Всеволодович и Андрей Мстиславич, были просто вызваны в Сарай и убиты татарами[348].
Иначе сложилась судьба Даниила Романовича Галицкого. По возвращении из Польши он пытался организовать сопротивление татарским агрессорам, но не слишком успешно. Потеряв власть над Киевом, Даниил затем через одного из воевод Батыя —Мауци получил требование татар сдать Галич и был вызван в Орду. Надо сказать, князь долго, сколько было возможно, оттягивал этот «визит», но в 1245 г. все-таки принужден оказался явиться на зов золотоордынского хана. О содержании переговоров, состоявшихся во время той встречи, летописцы сообщают крайне скупо. Известно лишь, что Батый признал Даниила Галицкого своим «мирником» за «большую дань». Князь подчинился хану, и «поручена бысть земля его ему, иже бяху с ним»[349] —т. е. Волынское княжество. Хотя, отмечает историк, по всему видно, что Даниил Романович заявлял свои права явно на большее —на всю Русь. Не случайно князь назначил своего печатника Кирилла
Причины данного шага? Причины были веские…
Начинать разговор об этом нужно с того исторического факта, что, подчеркивает исследователь, когда над русскими землями установилось татаро-монгольское иго, когда татарский хан объявил себя верховным правителем этих земель, и русские князья стали обязаны являться к нему за ярлыком на Великое княжение, для Святейшего римского престола «открывалась возможность, как считали в папской курии, через голову Руси непосредственно с помощью татарского хана осуществить старую цель папства — распространение католицизма на Руси»[351]. Причем не исключалась и такая возможность, как обращение самих татар в католичество. В этом случае, пишет историк, «все бы решилось само собой: признание папского верховенства и насильственное обращение непокорной Руси по приказу папы и хана. Но и в том случае, если татары отвергли бы «соблазнительную» возможность стать слугами «наместника Христа на земле», папские дипломаты считали возможным договориться с татарами о признании за папой церковного главенства над русскими землями. Папские дипломаты надеялись убедить татар в том, что им самим будет выгодно, если над Русью утвердится власть папы»[352]. Именно с такой целью и был отправлен весной 1245 г. из Ватикана сначала в Золотую Орду, а затем и далее, в Каракорум, специальный папский посол Иоанн де Плано Карпини (и именно его впечатления о разгромленном войсками Батыя Киеве мы цитировали немного выше).
Но Рим не был бы Римом, используя лишь этот ход. Дело в том, что той же весной 1245 г. в папской курии был выработан еще один план, «в соответствии с которым было решено
В путь Плано Карпини отправился 16 апреля 1245 г. через Чехию и Краков, где в декабре того же года встретился при дворе князя Конрада Мазовецкого с прибывшим туда родным братом Даниила Романовича Галицкого —Васильком. На большом съезде польской, венгерской и южнорусской знати, состоявшемся тогда в Кракове по случаю прибытия папского посла, Плано Карпини была предпринята первая попытка навязать галицко-волынским князьям церковную унию с Римом. Затем переговоры продолжились, когда посол двинулся дальше и провел несколько дней уже непосредственно на землях Южной Руси, в Галиче, при дворе князя Василька, с которым у Карпини, по собственному свидетельству, установились весьма дружеские отношения. Там он выступил перед местным духовенством, собранным по его просьбе, и зачитал послание папы Иннокентия IV. В послании содержался настоятельный призыв «вернуться к единству святой матери- церкви»[354]. Однако, ввиду того что сам Даниил Романович Галицкий в тот момент отсутствовал (он находился в Орде, у Батыя), Карпини не смог получить тогда никакого определенного ответа.
Но желаемый ответ был все-таки получен католическим эмиссаром —уже почти год спустя, когда он вновь проезжал по Южной Руси, возвращаясь из Монголии. В тот момент, отмечает историк, положение Галицко-Волынского княжества еще более ухудшилось. Попытки Даниила Романовича организовать сопротивление татарам не принесли результатов. Юго-Западная Русь оказалась «зажатая в клещах вражеских сил —татарской Ордой с одной стороны, венгерско-польских католических агрессоров —с другой, что и заставило Даниила Галицкого сделать попытку воспользоваться предложением папской курии, переданным через Плано Карпини. В конце февраля 1246 г., «далеко за Киевом», Карпини встретился с Даниилом, возвращавшимся из ханской ставки. Там и состоялись переговоры[355].
Исследователь свидетельствует: «Никаких подробностей об этих переговорах в источниках не сохранилось. Однако результаты их, сказавшиеся в непродолжительном времени, позволяют догадаться об их содержании…»[356] Очевидно, после той тяжелой встречи Даниила с Батыем, о которой мы уже упоминали выше, Галицкому князю было важно упрочить мир хотя бы на своих западных границах, со стороны Польши и Венгрии. Кроме того, в случае согласия на церковную унию с Римом, Ватикан обещал помощь против татар. И, возможно, лишь на время, лишь по военно-политической целесообразности, Даниил решился принять ее. Увы, сознание глубинного предательства, заключавшегося в этом шаге, князя не остановило. Главными условиями своего согласия на подчинение Святейшему престолу Даниил Галицкий выдвинул лишь требования, во-первых, возвращение тех южнорусских земель, которые были уже захвачены Польшей и Венгрией, а во-вторых, право сохранить обрядность греко-православной церкви…
Разумеется «отеческое благословение» Иннокентия IV не заставило себя ждать. В августе —сентябре 1247 г. курия официально оформила присоединение Галицкого князя к Римско-католической церкви. Буллой