лояльность. Постепенно познакомитесь с моими людьми. Покажете им некоторые из своих излюбленных приемов рукопашной… Честно говоря, сам я тоже иногда не прочь поразмяться. Но, думаю, у вас это получается лучше. Впрочем… Минуточку… Фельдфебель! – внезапно крикнул он. – Ко мне!
– Слушаю, господин гауптштурмфюрер! – подбежал к ним Зебольд.
– Оберштурмфюрер желает, чтобы вы продемонстрировали приемы рукопашного боя. Он согласен быть партнером.
Беркут настороженно взглянул на Штубера, пытаясь понять, что тот затевает. Услышав слова гауптштурмфюрера, Мазовецкий тотчас же отошел за пристройку, откуда брал начало ход в подземелье, и перехватил автомат так, чтобы в любой момент можно было открыть огонь.
Фельдфебель недоверчиво посмотрел сначала на своего командира, затем на Беркута – не так уж часто ему приходилось бросаться с кулаками на оберштурмфюреров, – ступил шаг вперед и попытался нанести удар ногой в живот. Но Беркут резко блокировал этот удар и сразу же отбил кулак фельдфебеля, нацеленный ему в голову.
– Стоп! – крикнул Штубер. – Благодарю, фельдфебель, достаточно. Не стоит увлекаться. Полагаю, господин оберштурмфюрер по достоинству оценил ваши способности. А теперь – свободны.
Зебольд повернулся и, так ничего и не поняв, вразвалочку поплелся к унтер-офицеру. Конечно, он привык к странностям своего командира. Но сегодняшний его «вывих» – это уже слишком.
– Что за фокусы, Штубер? – рука Беркута вновь лежала на рукоятке вальтера.
– Извините, господин оберштурмфюрер. Небольшой эксперимент. Вы утверждаете, что этот парень, – кивнул в сторону Мазовецкого, – ваш ординарец. Однако мне известно, что ординарец, настоящий ваш ординарец, с которым вы часто наведывались к Лесичу, удивительно похож на вас. По существу, это ваш двойник.
– Впервые слышу о каком-либо двойнике. Вас интересует мой ординарец? Он перед вами.
– Сомневаюсь в этом.
– Мы не в церкви, гауптштурмфюрер. К тому же партизанские командиры не имеют штатных ординарцев. Кому-кому, а вам следовало бы знать это.
– Еще раз простите, господин оберштурмфюрер, – спокойно усмехнулся Штубер. Здесь, во дворе, где было до полусотни его солдат, он чувствовал себя увереннее. – Есть еще одно обстоятельство, которое заставило меня прибегнуть к этому эксперименту. Поскольку ваш ординарец, или кто он там на самом деле, чрезвычайно похож на вас, интересно было выяснить, кто именно находится сейчас передо мной: Беркут или его двойник. Согласитесь, я должен знать это. Профессиональное любопытство.
– Думаете, мой ординарец не сумел бы блокировать удар этого неуклюжего болвана-фельдфебеля?
– Вы его недооцениваете, – примирительно проговорил Штубер. – Явно недооцениваете. Поверьте, этот человек много раз доказывал, что он гораздо изворотливее, чем кажется на первый взгляд. Да и удары были неплохие. Неожиданные, резкие. Как и ваша реакция, господин оберштурмфюрер. Согласитесь, что по отношению к Зебольду вы несправедливы. Так, интереса ради… Случалось вам посылать вместо себя ординарца? Так, для иллюзии вездесущности. Хотя бы на какую-нибудь незначительную операцию?
– До сих пор не приходилось. Но можете считать, что подали идею. Непременно воспользуюсь. Проводите-ка за ворота.
Убедившись, что встреча завершилась миролюбиво, уладилась мирно, Мазовецкий сказал на прощанье своему новому знакомому что-то шутливое и пошел за Беркутом и Штубером. У ворот он обогнал их и остановился за мостиком.
Машина ждала там, где ее оставили. Мимо нее как раз проходили солдаты Штубера, возвращающиеся из увольнения в город. На машину и ее водителя они не обратили никакого внимания, зато чинно козыряли беседующим неподалеку офицерам. Все четверо были навеселе, и Беркут заметил, с какой холодной яростью Штубер смотрел на них, когда те отдавали честь.
– Кстати, где мои люди? – Штубер протянул пачку папирос, но Беркут поблагодарил и отказался. – Те, что отвозили Лесича. Что с ними? Только честно. Может, они еще живы, в плену? Нужно ведь как-то объяснять наши потери и оправдывать их…
– Водитель – в машине. Отвезет нас в город и вернется, – больше ничего Беркут говорить не стал, и гауптштурмфюрер понял, что на двоих вояк его отряд все же уменьшился.
– Хорошо вам живется, – буркнул Штубер, доставая из кармана зажигалку. – У вас нет начальства и не перед кем отчитываться за каждого убитого и раненого. Люди приходят, погибают или разбегаются… Как там у вас говорят: «Бог дал – Бог взял»? И никакой дьявол вас не разжалует.
– Вот-вот, поплачьтесь партизану…
– Поверьте, это легче и приятнее, чем каяться в гестапо. Поэтому впредь прошу быть осмотрительнее. Во всяком случае, водитель и машина должны вернуться в крепость. Надеюсь, вы учтете и то, что мне несложно было поднять весь гарнизон, и сейчас разговор между нами носил бы более оживленный характер. О, нет, я не угрожаю. Просто констатирую факт.
– К этому времени мы уже навсегда замолчали бы.
– Вот именно… – пожал плечами гауптштурмфюрер. – Мы не должны забывать о безопасности и взаимных гарантиях. Как ни мудри – все сводится к одному: лучше вместе жить, чем вместе гнить. Когда собираетесь осчастливить нас очередным визитом?
– Через четыре дня.
– Это уже разговор… – кивнул Штубер. – Но условие: за эти дни вы не должны совершить ни одного нападения. Я и так веду себя с вами, словно заговорщик, неизвестно, кто кого здесь вербует…
– Не волнуйтесь, мы как раз собирались передохнуть.
– Вы немец? Немец, конечно.
– Мои предки – украинцы.
– Жаль, воюете вы, как настоящий тевтонец. Украинец, говорите… Что ж, великая славянская нация… Шевченко, Хмельницкий, Франко… Как видите, я немного знаком с вашей историей. И все-таки кто-то из ваших родителей наверняка происходит от немцев.
– Никто, насколько мне известно.
– Убедите себя, что происходит. Тогда легче согласиться с моим предложением. Голос крови. И ни малейшего намека на предательство. Кстати, сейчас вы уже говорите по-немецки почти без акцента.
– Пытаюсь избавляться от него. Богатая языковая практика. До встречи, гауптштурмфюрер.
– Темнеет! – крикнул вслед ему Штубер. – Остерегайтесь партизан!
И рассмеялся злым нервным смехом человека, оставшегося недовольным и собой, и результатами встречи.
Мазовецкий подождал, пока Беркут приблизится, и пропустил его вперед. Прикрывая командира, он несколько раз оглянулся. Ему все еще не верилось, что удалось вырваться из этого каменного мешка. Даже теперь, когда Штубер стоял один и спокойно глядел им вслед, нервы Владислава были напряжены до предела.
– Что, поручик, огорчены, что все кончилось так неэффектно? – спросил Беркут, не оглядываясь. – Согласитесь, готовя вас к заброске, ваши прежние шефы таких операций не планировали?
– Не хотел бы я, чтобы среди тех, бывших моих шефов, оказался ты. Такое напланировал бы! Ничего себе визит! То, что мы вырвались из этого склепа, – просто чудо. На что, собственно, ты рассчитывал?
– Сам не знаю, – ответил Беркут. – Очевидно, на удачу. Когда еще побываешь во вражеском гарнизоне и поговоришь с гауптштурмфюрером СС, да еще вот так, запросто? Интересно знать, с кем имеешь дело, что они за люди.
Водитель и Колар сидели в кабине. Карабин солдата лежал у Колара на коленях.
– Едем? – негромко спросил Иван, выходя из машины.
– Едем. Садись в кузов. – Беркут увидел посеревшее лицо Колара, но ничего не сказал. Он понимал, что сидеть в форме полицая, плечом к плечу с врагом, на дороге, по которой разгуливают фашисты, куда труднее, чем распивать коньяк с гауптштурмфюрером.
Уже совсем стемнело, когда они снова оказались у колодца. Остановив машину, водитель умоляюще взглянул на оберштурмфюрера. Он весь обмяк, раскис и уже не в состоянии был сдерживать дрожь. Беркут с досадой осмотрел редколесье, в которое упиралась дорога. Неплохо бы проехать еще с километр, однако за колодцем начиналось сплошное болото.
