Грозная опричнина

порожденной неоднозначностью сведений, содержащихся в источнике. Поэтому здесь могут быть только догадки, более или менее обоснованные, различающиеся большей или меньшей степенью убедительности. Для нас наиболее вероятной является версия В.И.Сергеевича. Почему? По ряду обстоятельств.

Необходимо сразу же отметить: статья 98 — новая^{362}, отсутствующая в великокняжеском Судебнике 1497 года. Это, по-видимому, означает, что появление ее в законодательном кодексе (Судебнике 1550 года) обусловлено историческими реалиями, приобретшими особую общественную значимость и политическую актуальность между 1497–1550 годами, т. е. между временем издания великокняжеского и царского Судебников. К разряду этих реалий в первую очередь следует отнести самодержавную власть московских государей, сложившуюся фактически и юридически в сравнительно короткий срок (конец XV — середина XVI в.). Отношениям нового института самодержавной власти с традиционным властным учреждением, олицетворяемым Боярской Думой, и посвящена статья 98 Судебника 1550 года. Поэтому едва ли правильным является утверждение, будто данная статья «не внесла принципиальных изменений, а только кодифицировала сложившуюся практику» ^{363}. Вернее было бы сказать, что она и «внесла» и «кодифицировала». Однако новации в ней — все-таки главное.

Ст. 98 представляла собой попытку законодательно оформить отношения самодержца с Боярской Думой в сфере правотворчества, определить их роль и место в законотворчестве. Нетрудно догадаться, какие «преференции» должна была получить Дума, если учесть, что составление Судебника 1550 года совпало со временем могущества Сильвестра, Адашева и возглавляемой ими Избранной Рады. Как и следовало ожидать, в статье 98 реформаторы попытались ограничить самодержавную власть в пользу Думы. И здесь В.И.Сергеевич, на наш взгляд, прав. Ведь что означает обязательное участие Боярской Думы в законодательстве наряду с государем, участие, которое самодержец не в силах отменить? Это означает отсутствие полноты самодержавной власти, ее разделение между Боярской Думой и царем, утратившим право править государством самостоятельно, ни на кого не оглядываясь. Здесь тот самый случай, о котором Иван Грозный говорил: «Како же и самодержец наречется, аще не сам строит?» Но это еще не все.

Статья 98 сформулирована так, что допускает возможность двойственного толкования содержащегося в ней текста, т. е. составлена таким образом, что заключает в себе некоторую двусмысленность, выгодную Боярской Думе, но не государю. Видимо, Б.А.Романов имел в виду данную особенность ст. 98, когда говорил о словотворчестве составителя Судебника 1550 года. Трудно, однако, поверить, что тот внес в Судебник пусть даже «некую толику» личного творчества или в неудачных выражениях записал текст интересующей нас сейчас статьи. Это полностью исключено, поскольку запись законов осуществляли высококлассные, вышколенные специалисты. Статья 98, надо полагать, задумывалась именно в том виде, в каком записана в Судебнике 1550 года. И тут, конечно, центральной является формула с государева докладу и со всех бояр приговору. Может показаться, что смысл названной формулы прост и ясен. Но это только кажется.

Обычно за словосочетанием с государева докладу исследователи видят доклад государю по тому или иному делу, требующему законодательного приговора Боярской Думы. Так, А. А. Зимин в качестве иллюстрации подобной практики привел доклад князя И. А. Булгакова царю о татебных делах: «Лета 7064-го (1555) ноября в 26 день докладывал царя государя и великого князя Ивана Васильевича всеа Русии боярин князь Иван Андреевич Булгаков… И ноября в 28 день сего докладу царь государь князь великий Иван Васильевич всеа Русии слушав, и велел указ учинити»^{364}. Но языковое построение фразы с государева докладу и со всех бояр приговору вершается позволяет сделать два, по крайней мере, предположения. Первое предположение заключается в том, что за этой фразой скрывалось единое действие, не разорванное во времени и состоящее из двух актов — государева доклада и приговора всех бояр. Второе предположение касается формулы с государева докладу и состоит в толковании этой формулы не как доклада государю, а как доклада государя. Если последнее предположение верно, то получается, что статья 98, устанавливая порядок дополнения Судебника 1550 года новыми законами, предусматривает совместное заседание царя и Боярской Думы, на котором государь (или кто-нибудь из приказных людей от его имени) произносит доклад по вопросу об издании нового закона, а Дума своим приговором утверждает его, и затем производится соответствующая дополнительная запись в Судебнике.

Чтобы понять подлинный смысл законодательной процедуры, вводимой ст. 98 Судебника 1550 года, надо вспомнить значение термина доклад, принятое в то время. В академическом Словаре русского языка XI–XVII вв. приведены три значения слова доклад: 1) Изложение дела вышестоящему лицу для решения; 2) Разбирательство судебного дела в вышестоящей инстанции; 3) Официальное утверждение (сделки, акта, документа)^{365} . Как видим, термин доклад предполагал обращение докладчика к вышестоящей инстанции. Получается, таким образом, что в статье 98 Судебника царь был поставлен ниже Боярской Думы, которая, являясь теперь высшим органом власти, принимала окончательное решение «с государева докладу» в важнейшей и определяющей области государственной жизни — законодательстве. Спрашивается, как могло такое случиться? Как удалось вписать в Судебник положение, производящее переворот во властных структурах Русского государства? Удалось все это благодаря огромному политическому влиянию реформаторов-законотворцев, а также их юридической изобретательности и хитрости/Вступление закона в силу они отнесли на будущее^{366}, что в значительной мере сглаживало остроту «законодательной инициативы», исходящей от них. Аналогичное впечатление должны были произвести используемые в ст. 98 традиционные выражения и формулы. Вместе с тем закон ими был сформулирован так, что давал возможность, как уже отмечалось нами выше, двоякого его толкования. Достигалось это посредством применения привычных понятий, наполняемых новым содержанием. Конечный же результат зависел от реального соотношения сил. Реформаторы круга Сильвестра и Адашева надеялись, судя по всему, на полную узурпацию власти. Но напрасно. Самодержец все-таки удержал власть в своих руках. Поэтому, надо думать, ст. 98 Судебника 1550 года никогда не была приведена в исполнение^{367}. Характерна, однако, попытка узаконить главенство Боярской Думы в системе власти на Руси середины XVI века, попытка придать Думе статус, схожий со статусом Рады соседнего Великого княжества Литовского, стоящей над королем и обладающей реальной властью^{368}. Для Русского государства, теснимого врагами со всех сторон, такой порядок был не только неприемлем, но и губителен, поскольку разрушал общественную дисциплину и ответственность, особенно в высшем сословии княжеско-боярской знати, в силу исторических обстоятельств поставленной в положение правящей элиты страны. Это хорошо видно на примере поведения князя Андрея Курбского в Литве, куда он бежал, изменив своему природному государю. Оно характеризует амбиции и замашки русской знати, которую пришлось вразумлять Ивану Грозному.

Будучи в Литве, Курбский отличался властолюбием и непокорством королю. Так, получив королевский приказ, повелевающий ему дать удовлетворение одному тамошнему магнату за разбой и грабеж своих крестьян в Смедыне, он в присутствии свидетелей вызывающе ответил: «Я-де у кгрунт Смедынский уступоватися не кажу; але своего кгрунту, который маю з'ласки Божое господарское, боронити велю. А естли ся будут Смедынцы у кгрунт мой Вижовский вступовать, в тые острова, которые Смедынцы своими быть менят, тогды кажу имать их и вешать»^{369}.

Суд и расправу Курбский и его люди творили самовольно. Случилось так, что урядник нашего князя Иван Калымет по жалобе крещеного еврея Лаврина на бегство его должника Агрона Натановича велел схватить жену бежавшего и двух за него поручителей, Юска Шмойловича и Авраама Яковича, посадить в яму с водой, кишащую пиявками, а дома их и лавки опечатать. Соплеменники бросились спасать своих, обратившись к местному подстаросте с просьбой послать к Калымету и потребовать от него ответа, по какой причине он, в нарушение прав и вольностей, дарованных королем, велел схватить ни в чем не повинных евреев и посадить их в жестокое заключение. И вот поветовый возный, окруженный выборными людьми, приехал в Ковель к замку князя, но уперся в закрытые ворота. Привратник объявил прибывшим, что «пан Калымет вас в замок пустити не казал». Долго стоял представитель власти у замковых ворот. Он слышал несущиеся из-за стены вопли несчастных, посаженных в жуткую яму. «Терпим везенье и