остро стоял тогда вопрос о церковных владениях.
По мнению А. А. Зимина, «Ответ Макария» был написан до сентября 1550 года{1560}. А. А. Зимин, однако, не исключал и того, что «Макарий отвечал на вопросы, поставленные Иваном IV еще в феврале того же года»{1561} . Вскоре исследователь предложил иную датировку памятника: «Очевидно, около 15 сентября 1550 г. митрополит Макарий произнес большую программную речь в защиту права монастырей на владение недвижимыми имуществами»{1562}. Позднее А. А. Зимин высказал уже другую версию: «Около 1550 г. Макарий пишет послание (ответ) Ивану Грозному, посвященное монастырскому землевладению»{1563}. В одном из разделов обобщающего труда по истории русского православия А. А. Зимин вместе со своими соавторами А. М. Сахаровым и В. И. Корецким относит «Ответ» к 1550 году: «В 1550 г. появился «Ответ» митроцолита Макария, в котором говорилось о принципиальной допустимости для церкви владеть недвижимым имуществом»{1564}. Хронологические колебания, проявленные А. А. Зиминым, — показатель сложности проблемы датировки источника. Поэтому, надо полагать, А. И. Плигузов поступает более осторожно, устанавливая временные рамки возможного появления митрополичьего ответа между 16 января 1547 года — июлем 1551 года{1565} , считая, что в нем нашел отражение «самый напряженный этап полемики о методах государственной регламентации церковного и монастырского землевладения» {1566}. С. Н. Кистерев несколько сузил промежуток времени, в течение которого мог быть составлен «Ответ Макария», ограничив его маем 1549 года — февралем 1551 года (до начала работы Стоглавого собора){1567}. Эту датировку принял В. В. Шапошник{1568}. Она и нам кажется приемлемой, правда, с небольшой поправкой: верхнюю хронологическую грань написания «Ответа» следует, на наш взгляд, отодвинуть ко времени, предшествующему июню 1550 года, когда «царь и великий князь Иван Васильевич всеа Русии <…> Судебник уложыл»{1569}.
Определяя главное содержание «Ответа Макария», одни историки говорят о защите митрополитом монастырского землевладения{1570}, другие — церковных земель{1571}, третьи — церковного и монастырского землевладения{1572}. Ученые, как видим, расходясь в несущественных деталях, едины в основном, а именно в том, что в своем ответе митрополит Макарий отстаивал неприкосновенность земельной собственности духовенства. Но если строго следовать источнику, придется признать, что Макарий рассуждал не о монастырских или церковных землях, а о принадлежащих святым монастырям и святым церквам «недвижимых вещех, вданных Богови в наследие благ вечных» {1573}. К числу этих «недвижимых вещей» он относит храмовый «завес», церковные сосуды и книги, а также «непродаваемые вещи, рекше села, нивы, земли, винограды, сеножати, лес, борти, воды, езеро, источницы, пажити и прочая…»{1574}. «Митрополит Макарий приводит данный перечень еще раз: «Аще кто от церковнаго имениа святых завес или святых съсуд, или святых книг, или от иных вещей, их же не подобает продати или отдати, възложенных Богови в наследие благ вечных недвижимыя вещи, рекше села, нивы, винограды, сеножати, лес борти, воды, езера, источници, пажити и прочая, вданная Богови в наследие благ вечных»{1575} . Иногда Макарий заводит речь о «недвижимых вещах» вообще без какой-либо их конкретизации{1576}. В тех случаях, когда он говорит о селах и угодьях, то обычно добавляет: «и прочна недвижимый вещи»{1577}. Помимо упомянутых «недвижимых вещей», он еще называет пошлины{1578} , суды{1579} и др. Включенные митрополитом Макарием в «недвижимые вещи» храмовые завесы, церковные сосуды и книги, пошлины и суды подводят нас к пониманию термина
Если следовать историкам, полагающим, что митрополит Макарий посвятил свой ответ исключительно защите церковного и монастырского землевладения, станет не совсем понятно, почему среди «недвижимых вещей» он счел необходимым упомянуть церковную утварь, книги, а также неземельные доходы церкви. Конечно, можно думать так, будто ему это понадобилось для усиления идеи неотъемлемости церковных и монастырских земельных владений. Но с равным основанием мы можем предположить, что Макарий выступил в защиту церковно-монастырского «имения» в целом, утверждая мысль о неприкосновенности имущества духовных учреждений. Надо еще раз вспомнить то, в какой исторический момент состоялось выступление митрополита Макария. Как мы знаем, то было время когда, по выражению летописца, «прозябе ересь на Руси». Еретики снова, как и на исходе XV века, проникли в Кремль, окопавшись во дворе князей Старицких. Их отношение к церковному богатству и к самой православной церкви хорошо известно. Оно было резко отрицательным. Надо полагать, они вели соответствующую пропаганду. К тому же сравнительно недавно в княжеском дворце проповедовал свои идеи друг «жидовствующих» Вассиан Патрикеев, являвшийся противником украшения церковных икон и зданий драгоценностями{1582}. Старец Вассиан призывал вернуть церковь к ее «первой духовной красоте»{1583}. Своей агитации князь-инок придавал вид благопристойности, апеллируя к авторитету Иоанна Златоуста и Нила Сорского, в особенности последнего, говорившего в своем «Предании» о ненужности украшения церквей драгоценностями{1584}. Правящая группировка, возглавляемая Адашевым и Сильвестром, близкими к нестяжателям и даже — еретикам, не только прислушивалась к противникам русской церкви, но и пыталась реформировать ее в духе их высказываний. Необходимо подчеркнуть, что инициатива здесь шла не от царя Ивана, а от людей из его окружения{1585}, прежде всего, по-видимому, со стороны Сильвестра{1586}, соперничавшего с митрополитом Макарием из-за власти и влияния на государя.
Глухие намеки на это имеются в «Ответе». Там читаем следующее наставление царю: «…тебе, царю, от Бога ныне възвышенному и почтенному, единовластному царю в всем великом Росийском царствии, самодръжцу сущу и в конець сведущему Христов закон евангельскаго учениа и святых апостол и святых отець заповеди, и вся тебе божественная писаниа в конець ведущу и на языце носящу не человечьскым бо учением, но данною ти от Бога премудростию. И сего ради, благочестивый царю, подобает тебе, разсудив, смотрити и творити полезная и богоугодная, яко же и прочий благочестивии цари, блюди и храни свою царскую душу и свое христолюбивое царство от всех врагов видимых и невидимых»{1587}. Митрополит, таким образом, призывает Ивана исполнить свой долг самодержца, знающего «Христов закон и евангельское учение», опирающегося на данную ему Богом премудрость, а не на человеческое учение, идущее от врагов видимых и невидимых на погибель царской души и христолюбивого царства. Макарий, как бы разумея, в какой сложной ситуации оказался царь Иван, говорит «Человецы бо есмы, плаваем в многомлъвленом сем море. Въпредь что будет нам, не вемы»{1588}. О том, что партия Адашева — Сильвестра зло на церковь замышляла, будет позднее свидетельствовать сам Иван Грозный: «Антихриста же вемы: ему же вы подобная творите, злая советующе на Церковь Божию»{1589}.
Итак, есть основания предполагать, что в конце 40-х — начале 50-х годов XVI века московское правительство, руководимое А. Ф. Адашевым и попом Сильвестром, планировало крупную церковную реформу с конфискацией «недвижимых вещей» церкви, состоящих не только из сел и других земельных владений, но также из всякого рода церковных ценностей. Характерны в этой связи слова Ивана Грозного; «Праги же церковныя, — елика наша сила и разум осязает, яко же подовластные наши к нам службу свою являют, сице украшении всякими Церкви Божий светится, всякими благостинями, елико после вашея бесовския державы сотворихом, не токмо праги и помост, и предверия, елико всем видима и иноплеменным
