очевидного. — Просто подожди. Он придет.
Харри пожал плечами. Конечно, утверждение Джозефа не заслуживало особого доверия, но больше делать было нечего, и он протянул Джозефу еще одну сигарету. Они сидели на скамейке, а темнота становилась все глубже и под конец сделалась почти осязаемой.
Вдалеке зазвонил церковный колокол. Харри зажег восьмую сигарету и затянулся. В последний раз, когда он ходил в кино с Сестренышем, она сказала, что ему надо бросить курить. В тот раз они смотрели фильм «Робин Гуд — принц воров» с самым худшим актерским составом, какой Харри мог припомнить. Хуже только — в «Plan 9 From Outer Space».[52] Но Сестреныша не коробило, что Робин Гуд в исполнении Кевина Костнера отвечает шерифу Ноттингемскому на чистейшем американском. Сестреныша вообще мало что коробило, зато она вопила от восторга, когда Костнер навел в Шервудском лесу порядок, и плакала от радости, когда Робин и леди Марианна в конце концов обрели друг друга.
Потом они пошли в кафе, и он купил ей кофе. Она рассказала ему, как хорошо ей живется на новой квартире в Согне. Но пара людей, которые живут по соседству, — «совсем на голову того». И еще сказала, что Харри должен бросить курить.
— Эрнст говорит, это опасно, — сказала Сестреныш. — От этого можно умереть.
— Кто такой Эрнст? — спросил Харри, но она только захихикала в ответ. Потом снова стала серьезной:
— Ты не будешь курить, Харальд. И не умрешь, понял?
Это обращение «Харальд» и словечко «понял?» она переняла от мамы.
При крещении отец настоял, чтобы сыну дали имя Харри. Отец, Фредрик Холе, обычно во всем угождавший супруге, вдруг поднял голос и заявил, что хочет назвать мальчика в честь деда, который был моряком и, по всему, хорошим человеком. Мать долго не спорила и согласилась, о чем потом горько жалела.
— Кто-нибудь когда-нибудь слышал о каком-нибудь Харри, который чего-нибудь достиг? — говорила она. Когда отец хотел ее поддразнить, он цитировал ее фразы с огромным количеством «нибудь».
И мать стала звать его Харальдом, в честь своего дяди. Но эта затея широкой поддержки не получила. А после смерти матери Сестреныш тоже стала его так звать. Может, Сестренышу хотелось таким образом заполнить образовавшуюся пустоту в их жизни. Этого Харри не знал — в голове у бедной девочки происходило слишком много необъяснимого. И когда он пообещал, что бросит курить — если не сразу, то постепенно, — Сестреныш улыбнулась и заплакала, так и не стерев с носа крем.
А теперь Харри сидел и представлял, как табачный дым свивает клубки в его теле. Как огромный змей. Буббур.
Джозеф вздрогнул и проснулся.
— Мои предки были люди-вороны —
У Харри была только двадцатидолларовая купюра.
— Здорово, — сказал Джозеф и выхватил ее.
Наверное, это было только минутное прояснение, потому что тучи снова начали затягивать мозг Джозефа — он что-то забормотал на непонятном языке, напоминающем тот, на котором Эндрю говорил с Тувумбой. Как его там? Креольский? И вот уже голова пьяного аборигена снова свалилась на грудь.
Харри решил, что докурит эту сигарету и уйдет, но тут появился Робертсон. Харри ожидал увидеть его в пальто — обычной одежде эксгибициониста. Но на Робертсоне были джинсы и белая футболка. Он шел, посматривая по сторонам и будто приплясывая в такт беззвучной песне. На Харри он не обращал внимания, пока не дошел до скамеек, но увидев его, изменился в лице.
— Добрый вечер, Робертсон. А мы вас ищем. Присаживайтесь.
Робертсон оглянулся вокруг и неловко шагнул к скамейке. Казалось, больше всего ему сейчас хочется убежать. Но он вздохнул и сел.
— Я рассказал все, что знаю, — начал он. — Почему вы меня изводите?
— Потому что узнали, что раньше вы изводили остальных.
— Я? Да никогда!
Харри посмотрел на него. Робертсон был очень неприятным человеком, но при всем желании Харри не верилось, что перед ним — серийный убийца. И осознание того, как много времени потрачено впустую, приводило Харри в бешенство.
— Вы знаете, сколько девушек из-за вас не могут спать по ночам? — Харри постарался вложить в свой голос как можно больше презрения. — Те, что не могут забыть про рукоблудника, мысленно насилующего их? Как прочно вы засели у них в памяти, заставляя вновь переживать страх и унижение?
Робертсон выдавил из себя смех:
— Это все, констебль? Может, я внушил кому-то отвращение к половой жизни? А тем, кого я травмировал, пришлось всю жизнь принимать таблетки? Кстати, рекомендую подлечиться вашему приятелю. Который сказал, что меня посадят на шесть лет, если я не дам вам, паршивцам, показания. Но теперь я проконсультировался с адвокатом, и он сказал, что поговорит с вашим начальником. Так что не советую брать меня на пушку.
— Можно обойтись и без этого. — Харри чувствовал, что ему не дается роль прямолинейного полицейского, в которой Эндрю чувствовал себя как рыба в воде. — Либо вы отвечаете на мои вопросы здесь и сейчас, либо…
— …либо поговорим в участке. Спасибо, уже слышали. Пожалуйста, вяжите меня. Мой адвокат приедет и заберет меня в течение часа. А вы получите свое за превышение служебных полномочий.
— Я не совсем то имел в виду, — тихо ответил Харри. — Я думал о небольшой утечке информации в одну из воскресных газет Сиднея, не особо чистоплотных, но любящих сенсации. Представляете заголовок: «Хозяин квартиры Ингер Холтер (на фото), эксгибиционист в объективе полиции».
— Черт! Я же заплатил штраф! Сорок долларов! — завизжал Хантер Робертсон.
— Да, знаю, Робертсон, это было незначительное преступление, — понимающе кивнул Харри. — Настолько незначительное, что до сих пор о нем не знали даже соседи. Тем интереснее им будет прочитать газеты, верно? А уж на работе… А ваши родители еще читают газеты?
Робертсон осел. Так сдувается проткнутый мячик. Харри понял, что, заговорив о родителях, наступил на больную мозоль.
— Бессердечный мерзавец, — хрипло, с мукой в голосе выдавил Робертсон. — И где только таких берут? — Пауза. — Что вам нужно?
— Во-первых, где вы были в тот вечер, когда нашли тело Ингер Холтер.
— Я уже говорил, что был дома один и…
— Разговор окончен. Надеюсь, в редакции найдется подходящая фотография.
Харри встал.
— Хорошо, хорошо! Меня не было дома! — почти выкрикнул Робертсон. Он запрокинул голову и закрыл глаза.
Харри снова сел.
— Когда я был студентом и снимал квартиру в одном из благополучных кварталов, прямо через улицу от меня жила вдова, — сказал Харри. — Каждую пятницу ровно в семь часов вечера она раздвигала шторы. Я жил на том же этаже, что и она, и очень хорошо видел ее комнату. По пятницам она всегда зажигала свою огромную люстру. В другие дни недели она была просто седеющей вдовой в очках и вязаной кофте — таких всегда видишь в трамваях и очередях в аптеку.
Но в пятницу в семь начиналось представление, и ты забывал о пожилой кашляющей даме с палочкой. Она была в шелковом халате с японскими узорами и черных туфлях на высоком каблуке. В полвосьмого к ней приходил мужчина. Без четверти восемь она скидывала халат и оставалась в черном корсете. В восемь она расстегивала корсет и кидалась на подушки дивана. В полдевятого мужчина уходил, шторы задергивались — представление было окончено.
