дороги, хотя и машина при этом тоже чуть не завалилась в кювет. В ту же минуту с кузова почти одновременно ударили длинными очередями три автомата.
Беркут так и не расслышал, прозвучал ли в ответ хотя бы один выстрел из полицейской винтовки. Нажимая на педаль газа и все дальше и дальше уходя от места столкновения, лейтенант напряженно вслушивался, не прогремит ли выстрел вдогонку. Пока наконец облегченно не вздохнул: «Не прозвучал!»
— Ну, что там, гренадеры-кавалергарды? — выглянул он из кабины, когда опрокинутая вверх колесами тачанка осталась далеко позади.
— Отберут у тебя права, лейтенант, — ответил за всех Арзамасцев, на этот раз вполне добродушно, без обычного для себя неприятия любой стычки. — Кажется, накрыли всех троих.
— Божественно! Только так и воюем!
— Но ведь и сами могли оказаться в кювете, — запоздало проснулось в ефрейторе прирожденное неприятие какого-либо риска. Беркут уже не раз задавался вопросом: как вообще такой человек может быть солдатом? Но всякий раз сам же и оправдывал Арзамасцева: скольких подобных вояк загнано теперь в солдатский строй!
— Могли, конечно. А как еще следовало повести себя в этой ситуации?
— Можно было просто-напросто расстрелять их… — все еще не мог угомониться этот анти-солдат, наклоняясь к кабинке.
— И получить пару пуль вдогонку. А так наверняка.
— Ну, это всего лишь счастливый случай.
— Тебе, Арзамасцев, не угодишь. Одного не пойму: как ты умудрился стать ефрейтором?
Беркут действительно не мог понять этого. Впрочем, может быть, там, в окопе, среди множества подобных ему, слабо подготовленных и не склонных к военным авантюрам солдат, Арзамасцев и в самом деле представал неплохим бойцом: прилежным, исполнительным; в боях хотя и не отличался, но ведь и труса тоже не праздновал.
И все же не таких солдат желал видеть теперь рядом с собой Беркут, совершенно не таких. Да только что уж тут возмущаться? Каких война и случай послали…
Проехав еще с километр, лейтенант остановил машину и быстро поменялся местами с Корбачем.
— Оружие все время держать готовым, — напомнил бойцам. — И не сбивайтесь в кучу. Не забывайте, что у немцев такие же шмайсеры, как и у вас.
Наконец Корбач свернул на проселочную дорогу, и впереди показались островки редколесья. Со слов Звездослава Беркут уже знал, что за несколькими такими посадками должно находиться село, а за ним — лес. Правда, в глуши его тоже может явиться им небольшое село, если только немцы не сожгли его, но там уже настоящие леса, в которых можно чувствовать себя более или менее защищенными.
Еще больше ободряло Беркута то, что, судя по карте, этими лесами они смогут пройти километров пятьдесят. А там и до Украины рукой подать. И сразу же вспомнилось: Подольск, лесная база отряда, последний бой на Змеиной Гряде… Крамарчук, Мазовецкий, Мария, другие ребята — живые и погибшие…
Вновь и вновь Беркут припоминал тех, кого послал тогда на задание вместе с Мазовецким и Крамарчуком. Неужели никто из них не спасся? Неужели никого из них уже не придется встретить в лесах под Подольском?
Как все круто изменилось в его жизни! Карательная экспедиция, бой на гряде, дни скитания по лесу, предательство старика, у которого он решил переночевать и немного отогреть свою простуду… А затем вдруг плен, имитация расстрела, вновь лагерь, наконец побег, и вот теперь эти бесконечные дороги и хутора Польши…
Вечерами, сидя в землянке вместе с Владиславом Мазовецким, он не раз выслушивал почти детское фантазирование поручика о том, как, вернувшись в Польшу, он создаст небольшой партизанский отряд и развернет борьбу за независимую Польшу. Слушать — слушал, но даже в сонном бреду не мог предположить, что очень скоро сам окажется на польской земле, и что самому ему, причем раньше, чем Мазовецкому, придется пройти почти через всю Польшу. Как партизану, с боями…
— Товарищ лейтенант, немцы! — вырвал его из потока раздумий крик Корбача. Но, прежде чем Андрей увидел этих самых немцев, он успел выхватить пистолет и приоткрыть дверцу кабины, готовый в любое мгновение броситься на землю.
— Да это же всего лишь немецкий пост! — сказал он несколько разочарованно, заметив наспех сколоченный шлагбаум, возле которого, рядом с мотоциклом, топтались трое солдат.
— Что-то многовато их там.
— Не больше, чем нас. И вообще, воспринимай все это спокойнее. Кстати, ты впервые употребил слово «товарищ». До сих пор я был для тебя «паном».
— Но ведь в Советском Союзе к офицерам обращаются именно так — «товарищ»?
— В Союзе — да, так что привыкай. Ну что, гренадеры-кавалергарды, — ступил он на подножку, ожидая, пока Корбач медленно подведет машину к посту. — Следите за моей реакцией и моими действиями. Пальбы не открывать. Говорить только по-немецки, а лучше — вообще, нагло, по-русски, молчать.
— Что за граница, фельдфебель? — машина еще двигалась, но Беркут на ходу спрыгнул и побежал к шлагбауму, махнув Корбачу рукой, чтобы тот притормозил.
— Приказано перекрыть дорогу и проверять документы, господин обер-лейтенант.
— У германских офицеров — тоже? — удивленно вскинул брови Беркут.
Фельдфебель растерянно взглянул на стоявших рядом солдат, смотревших на обер-лейтенанта скорее с любопытством, нежели с настороженностью.
— Относительно офицеров… особого приказа не было, господин обер-лейтенант. Оставляя нас здесь, лейтенант просто приказал проверять документы. А вот относительно офицеров…
— Ясно, фельдфебель, вот мои документы. Очевидно, речь шла о гражданском населении. Очередная операция против партизан — так я понял?
— Так точно, прочесывают деревню Гнилевичи, — фельдфебель мельком взглянул на фото и вернул удостоверение.
— Давно пора, — машинально одобрил Беркут.
— Партизаны часто бывают там, и даже оставляют у местных крестьян своих раненых. Кстати, вы с группой тоже в Гнилевичи?
— Вообще-то, нам, фельдфебель, нужно в Оржицу. Но там, в кузове, девица-полька… — перешел «обер-лейтенант» на полушепот. — Она хоть и полька, однако давно и старательно доносит нашей разведке на поляков… Так вот, приказано подбросить ее к Жечникам, чтобы пожила там какое-то время, и чтобы потом нам не приходилось прочесывать эти самые Жечники вслепую, как теперь — Гнилевичи. Поэтому прикажите своим рыцарям поднять это бревно… — кивнул в сторону шлагбаума.
— Яволь, господин обер-лейтенант. Пропустить машину!
— Проезжай, — махнул рукой Беркут. — Проезжай, проезжай, я догоню. Не подскажете, фельдфебель, как эти самые Гнилевичи можно объехать? Хочется, чтобы как можно меньше поляков, да и немцев тоже, видело польку в нашей машине. Надеюсь, вы понимаете, с чем это связано? Как трудно подготовить своего надежного агента, и как легко бывает провалить его.
Фельдфебель иронично осмотрел словоохотливого обер-лейтенанта, хранителя великих тайн рейха, и великодушно пожал плечами.
— По дороге объехать нельзя. Она ведет прямо в село. Но у колодца, первого, который вам попадется, можно свернуть и объехать по лугу под самым лесом. Утром мы проводили разведку. Машина там пройдет, однако у села ее обязательно проверят, там стоит пост.
— Спасибо, фельдфебель. Два железных креста вам на грудь. И вашим рыцарям — тоже. «По березовому — над каждым», — добавил он уже про себя, прыгая на подножку. — А ведь их можно было перестрелять, как думаешь, Арзамасцев? — спросил он, глядя на побледневшее лицо ефрейтора, все еще инстинктивно сжимающего в руке немецкий автомат.
— Зачем ввязываться, лейтенант? Зачем ввязываться?! — нервно отреагировал тот. — Лучше вообще бросить эту машину и дальше пробираться пешком. Так спокойнее и надежнее. Ты же видишь, что все
