пристрелянных немцами окопов..
— Пулемет! Где пулемет?!
Еще толом не очнувшись, она с трудом подняла из грязи и вложила Ершову в руки тяжелый пулемет. Слепой разведчик, не обращая внимания на режущие вокруг него воздух осколки, с трудом перевалился из окопа на землю, поднялся на ноги…
— На-а!..
Длинная очередь ушла в небо. Ершов сделал вперед шаг, второй… Он шел в полный рост, вслепую стреляя из пулемета. Тут из окопа вывалился какой-то, тощий как скелет, очкарик в промокшей насквозь шинели и крича что-то злое, матерное, побежал на немцев. За ним поднялся еще один солдат, и еще… Люди лезли на колючую проволоку, повисали на ней, убитые, переваливались через тела мертвых товарищей и бежали, бежали, бежали… (Позже, в воспоминаниях, один из выживших немецких десантников напишет, что 'Было куда проще шесть раз прыгать с парашютами на Крит, чем один день сражаться с русскими ополченцами. Мы их — БОЯЛИСЬ!')
Окончательно потерявшись от происходящего, Баста тоже выскочила из окопа, но ее толкнули, она упала… Поднялась…Снова толкнули…
— Да вы что?! Что вы делаете?!
Снова толчок… Она беспомощно барахталась в грязи, понимая, что ее просто — напросто оберегают от пуль и осколков, и плакала в голос от бессилия и беспомощности…
Когда, наконец, зареванная, с ног до головы покрытая грязью, она добралась до немецких окопов, там все было уже кончено.
Небольшая горстка бойцов собирала по окопам оружие, оттаскивали в сторону тела, перевязывали раненых.
— Без тебя бы не справились?! — зло сказал один из солдат, останавливаясь рядом. — Чего сюда полезла?
Глаза его были злые, еще не остывшие после схватки. Баста с трудом проглотила поднявшийся к горлу комок: парень, как две капли воды, был похож на того, из бара…
— Что уставилась? Понравился? — криво усмехнулся он. — Тогда приходи в шесть часов вечера, поле войны, на Дворцовую. Гулять будем!
— Ты не верь ему, дивчина, — сказал подошедший старшина, с висящей на перевязи рукой. — Этот пустоболко завсегда обмане… Но боец — знатный. За то хвалю… Ты вот что, сестричка… Немцы сейчас в ответную атаку полезут, так тоби здесь не надо. Без тебя сдюжим.
— Никуда я не пойду, — устало сказала Баста и села прямо на мокрый снег. — Что вы все… То толкают, то гонят…
Солдаты переглянулись.
— Ты сходи, хлопче, посмотри, як там слепой… Жив, чи нет? — попросил старшина. — Треба его в хоспиталь переправить. Ты мени понял?
Боец внимательно посмотрел на понурившуюся Басту, на старшину, и кивнул:
— Сделаем… Иванченко, подсоби-ка мне…
Вдвоем они принесли на руках бесчувственного Ершова. Голова его сплошь была замотана какими-то тряпками, заменявшими биты.
— Це — герой, дочка, — сказал старшина. — Таких беречь надо. Так что бери его и тащи до хоспиталя. А то нас сейчас не до этого будет.
— Я не знаю, где госпиталь, — сказала Баста. — И я все равно не дойду…
— Дойдешь, — сказал старшина. — Усе устали. На то и война. Кто ж ее, проклятую, хотел? А парня треба доставить до врача. К нашим окопам подтащишь, там добрые люди и помогут, и подскажут…
Бойцы, между тем, положили Ершова на плащ — палатку, привязали к ней длинную веревку, подняли на ноги безразличную ко сему Басту, и нацепив на нее лямки, как хомут на лошадь, подтолкнули в обратную сторону:
— Иди, иди сестра… Ты сдюжишь… Ступай…
Ни слова не говоря, Баста сделала шаг вперед… Худощавое тело сержанта, казалось, было отлито из свинца…. Еще шаг… Еще… Увязая в перепаханной снарядами и растопленной кровью земле, она шла и шла обратно, таща за собой тяжелую плащ-палатку. И вдруг споткнулась, едва не упав: тяжесть за плечами исчезла.
Обернувшись, Баста увидела, то сержант скатился на землю, и теперь сидит на снегу, ощупывая руками землю вокруг себя.
— Ты чего?
— Где я?
— Где… В поле… У своих… я домой тебя тащу…
— Что с глазами? Я ослеп?
— Не знаю. Дотащу до санбата, там врач скажет.
— А высота?
— Высоту взяли. Сейчас начнется контратака, надо успеть дотащить тебя до…
— Нет! Назад!
— Что?!
— Назад, говорю! — он попытался подняться, но руки подогнулись и он рухнул в снег. — Назад тащи! Мне слепым не надо! Я слепым не хочу! Что я… Куда?! Кому нужен?! Нет! Обратно! Я этих гадов… Я…
— Молчать! — неожиданно взорвалась Баста. — Мальчишка! Кто с тобой там нянчиться будет?! Ты свое дело сделал! А теперь — терпи! Все у тебя еще будет! И жена будет, и дети, и внуки! Кто мне говорил, что после темноты, всегда выходит солнце?! Красивые слова были?! Терпеть! Жив? Жив! Значит — терпи! А теперь помогай мне… Я же не лошадь, право слово… Давай милый, давай…
Она перевалила его на плащ — палатку, 'впряглась' в постромки и сделала шаг…
…— Ты чего? — удивилась Смерть, едва успев удержать ее от падения.
— Где он?
— Кто?
— Боец…
— Ты о чем?
— Подожди минутку, дай придти в себя, — Баста тяжело опустилась на стул. — Что это было?
— Я тебя не понимаю… Ты бросилась к этим бедным солдатикам, намереваясь порвать их на кусочки, пошатнулась, я два поймала тебя, а теперь ты задаешь какие-то странные вопросы… Тебе что-то пригрезилось? Сейчас ты в порядке?
— Ладно, позже разберемся… Я давно поняла, что чувство юмора у тебя сильнее чувства жалости… А за 'Кошкину' ты мне еще ответишь…
— Да пожалуйста, если тебе так хочется… Только все равно не пойму, о чем ты… С этими-то что? Не передумала?.. Месть там… 'На кусочки, на тряпочки'…
Баста устало махнула рукой:
— Мальчишки, что с них взять… кто знает, как бы… В общем, пусть живут… Живите… Живите долго, мальчики…
P. S. От автора:
События, на которых основан рассказ — реальны. Как реальны и два героя этой истории.
Леонтьев Иван Сергеевич — защищал Ленинград в блокаду на Балтийском флоте, политрук. Вышел в отставку в звании капитана первого ранга. После войны женился, у него родились трое детей, младший из которых — мой отец…
Ершов Сергей Яковлевич — защищал Ленинград в блокаду, на Волховском фронте, разведчик и командир пулеметного расчета. После осколочного ранения в лицо, потеряв зрение, ВСЛЕПУЮ поднимался в атаку. Выжил. В госпитале к нему вернулось зрение. После войны женился, у него родились трое детей, младшая из которых — моя мама…
Я помню, как он говорил мне: 'Никогда не отчаивайся! Не отчаивайся и не сдавайся. Даже если
