— Что? – коротко спросил я.
— Плохо с порталом. – В его руке появилась плоская квадратная фляжка.
Он сделал торопливый глоток и протянул ее мне.
В нос шибанул удушливый запах плесени и гнили.
— Грибанчики? – удивился я. – Откуда?
— От верблюда! Никак не могу бросить. Надо бы к доктору наведаться. Ха… ха… ха…
Обозначив шутку троекратным отрывистым «ха», он закрыл глаза и качнулся. Я поймал его и поспешно спросил:
— Что не так с порталом?
Карл молчал. Из уголка его рта к воротнику потянулась струйка черной слюны.
— Что не так с порталом?!
Я с силой припечатал его к стене дома. Его веки приподнялись, и мутный взгляд устремился сквозь меня в иные пространства. Пришлось сделать ему больно, чтобы вернуть на Землю и получить ответ.
— А ты не в курсе? – Карл вяло оттолкнул мою руку. – Портал сужается. Не хватает энергии для удержания. Энергоблоки горят как свечки. Ничего нельзя сделать. Сейчас мы пропихиваем тысячу беженцев в час. Вот в такую дырочку, – он слегка развел руки в стороны. – Выбираем тех, кто погабаритнее. Через сутки дырочка станет гораздо меньше, и мы будем пропихивать туда тех, кто потоньше. И ползком. А народу здесь до хренища. Одна надежда на горгов. Придут и уменьшат наше количество. Ха… ха… ха… Иначе через два дня мы будем резать друг другу головы, чтобы прокатить их в оставшееся отверстие и хоть так оказаться дома. А по…
Он замолк на полуслове, и я осторожно посадил его на асфальт, заботливо прислонив спиной к стене. Грибное опьянение скоротечно, и через час Вангард будет в норме. Пускай покайфует, пока есть такая возможность.
Будучи Светозаром Ломакиным, и я бы не отказался отхлебнуть из фляжки, но сейчас мне что-то мешало уйти в блаженную отключку. Может быть, многовековой опыт торкает лучше всяких грибанчиков? Я еще раз взглянул на Карла, убеждаясь, что ему ничего не грозит, и двинулся дальше. Потребовалось несколько минут, чтобы добраться до высокого серого здания, на которое мне указывал пожарник. У главного входа толпилось много местных, и я почувствовал себя не очень уютно под их чрезмерно внимательными взглядами. Пришлось ускорить шаг, чтобы побыстрее миновать этих примолкших при моем появлении людей.
В просторном вестибюле меня остановил длинный барьер, состоящий из очень больших и тяжеловесных канцелярских столов. Из таких получаются хорошие баррикады. Еще на подобной мебели удобно разделывать бычьи туши или танцевать нагой канк. Все остальное на них делать невозможно. В том числе почти невозможно вести прием посетителей. Тем не менее, работа кипела. Ссутуленные клерки что-то неутомимо вводили в мобильные консоли и перебрасывались короткими непонятными фразами.
— Торно не внял? – спрашивал один.
— Он не кросс, – отвечали ему.
— Кинь мне. Я атремайка, – вмешивался начальник, и несколько минут трудолюбивый треск клавиатур ничем не прерывался.
С моей стороны барьера тесными спиралями завивалось несколько грустных, покорных судьбе очередей, составленных исключительно из туземцев. Между ветвями спиралей, заложив руки за спину, важно слонялись жандармы. Чувствовалось, что они счастливы выполнять привычную роль блюстителей порядка. Одним своим видом они добивались от посетителей тишины и полного смирения. Казалось, что туземцы задерживают дыхание и вытягиваются в струнку, когда к ним приближается преисполненный собственной значимостью жандарм Солнечной Системы.
Над наиболее популярными столами висели криво склеенные плакаты: «Регистрация беженцев и перемещенных лиц». Текст был на русском и английском. На малоизвестном в Системе английском – с ошибками.
Не оставались без внимания посетителей и столики с надписями «Регистрация бывших военнослужащих армии Московской республики, Новгородской республики, Курского доминиона, Ингерманландии и иных колоний (штатов) СШЗ». Здесь очередь была прямее и немного напоминала армейский строй. Вспотевший от старания оператор детектора лжи тестировал всех военнослужащих одного за другим. Некоторых после проверки заковывали в знакомые мне браслеты с синими огоньками и уводили куда-то в глубь здания. Из всей компании клерков откровенно скучала только одна девушка. Она сидела за маленьким письменным столом с крошечной табличкой «Регистрация беженцев и бывших военнопленных, имеющих статус граждан Солнечной Системы». Я подошел к девушке и присел на специально приготовленный стул. Кажется, это был единственный стул для посетителей в этом заведении. Таких поделок из гнутого металла, цветного кожзаменителя и поролона полно в нашем мире и совсем нет здесь. Похоже, что кто-то не поленился притащить сюда эту примитивную мебель, которая сейчас в моих глазах казалась почти святыней. Кусочек родного мира в огромной и враждебной вселенной.
— Какими судьбами в этой дыре? – спросил я, не здороваясь.
У современной молодежи приветствия не в моде.
Считается, что все люди – одна семья и не должны особо подчеркивать свою близость или, наоборот, отдаленность. Я слишком стар, чтобы понимать подобные вещи, хотя иногда пытаюсь маскироваться под юнца. Девушка тоже не поздоровалась. Лишь скользнула по моему лицу ненавидящим взглядом раскосых глаз. Рыжая, курносая и очень злая девчонка.
— Жизнь – какашка, судьба – отрыжка? – процитировал я главного героя последней комедии Рашидова.
Как я помнил, в студенческих рейтингах эта картина была на втором месте после жесткого порнотриллера «Оборванец», но его я цитировать, по понятным причинам, не стал.
— Свой, – взгляд девушки немного смягчился. – У местных глаза другие, и скалятся они все время, как идиоты.
— К вам кохоны ходить не должны, – я ткнул пальцем в табличку.
— Не должны. Но ходят. Еще как ходят, – она с отвращением посмотрела на очередь. – Твари! Мы же тоже русские люди… Вы не имеет права… Права человека – высшая ценность, – повторила она слова кого- то из посетителей, и ее симпатичное личико гадливо сморщилось. – Не пойму, при чем здесь национальность? Я вообще-то полька.
— Пани, это всего лишь несчастные женщины и дети, – возразил я, переходя на польский. – И они нуждаются в помощи.
— Давно здесь? – спросила она, помрачнев еще больше.
— Практически с первого дня. С перерывами.
— А я без перерывов, – прошипела девушка. – И тоже с первого дня.
— Плен?
— Почти. – Ее лицо исказилось и даже изменило цвет, став мертвенно-серым. – Я была в маленьком польском городке. Они пробили портал ночью и напали на спящих жителей. Они ловили нас, как животных… – ее глаза округлились и покраснели, – многих убили. Тем, кто пытался защищаться, вспарывали животы и бросали умирать на мостовой. Когда нас гнали к порталу, то под ногами…
— Не надо, – тихо попросил я. – Я понимаю.
Мне не хотелось слушать, но она решила высказаться.
— Ничего ты не понимаешь. Они хотели нашей смерти и наших мучений. Все! Включая этих твоих несчастных женщин и детей. Это сейчас они выпрашивают у нас похлебку, а совсем недавно они только в самом крайнем случае соглашались видеть в нас рабов. – Она злобно ощерилась. – Они звали нас грязными комми, а сами мылись раз в неделю, потому что за воду надо платить по счетчику. Даже саксы, самые богатые из них, экономили на мыле, но не жалели денег, чтобы купить китайскую девочку, оттрахать ее на вечеринке, а потом перерезать глотку. Чем больше китаянок кокнут, тем круче вечеринка.
Я потрясенно оглянулся на стоящих в очереди людей.
— Думаешь, вру? Тебе предстоит еще многое узнать о них. Например, они делили всех на сорта…
— Это я в курсе.
