Увидев меня, Верховный проворно выскочил из кресла, сделал шаг вперед и демократично протянул мне руку. Его маленькие, широко расставленные глазки тщательно ощупали меня с ног до головы. Мне показалось, что из глубины его зрачков за мной внимательно наблюдает какое-то умное, расчетливое и не совсем живое существо. Нет, не робот, а нечто такое, что трудно объяснить и что страшно представить.
— Золин, – представился правитель. – Теренц Золин.
— Я знаю.
— Совсем неудивительно то, что вы знаете про меня. Про меня любая собака знает. – Его лицо застыло, словно замерзшее желе, сквозь холодную равнодушную маску снова проступило что-то мертвенное. – А вот все ли вы знаете про себя? – Он бросил на меня быстрый взгляд и сразу отвел глаза, будто боялся, что я увижу в них что-то мне не предназначенное.
— Конечно. – Я хотел ответить более резко, но должность собеседника требовала некоторого пиетета.
— Я бы на вашем месте не был столь категоричен, – Верховный нахмурился. – Простите, забыл вашу фамилию, товарищ.
— Ломакин, – подсказал я.
На моей физиономии, очевидно, отразилось безмерное удивление. Он не помнил мою фамилию, хотя сам приказал доставить сюда именно меня, да еще и присвоил мне степень «А»!
— Товарищ Ломакин, прошу вас сесть здесь, – он указал на одно из кресел. – Это ваше место. Оно было, есть и будет вашим всегда.
Я присел на самый краешек, соображая, за что мне такая честь? Ни с того ни с сего стал владельцем столь авторитетного кресла. Почти что трона. Золин еще раз внимательно посмотрел на меня и усмехнулся.
— Хм. Ну, разговаривать нам пока не о чем, поэтому перейду сразу к делу. Кстати, предупреждаю на будущее – я защищен индивидуальным силовым полем. Оно сработает, если дистанция между нами сократится до пятнадцати сантиметров.
— Чего? – переспросил я и подумал, что по какой-то загадочной причине не понимаю, о чем он говорит.
— Ничего, Ломакин. Я это вообще не вам сказал. Не напрягайтесь.
— А кому? – я оглянулся. – Нас подслушивают?
— Хватит ломать комедию. Смотри мне в глаза, – переход с демократичного «вы» к волюнтаристскому «ты» оказался очень резким и чувствительно резанул по ушам.
Я уже хотел брякнуть что-нибудь насчет совместного выпаса свиней и невыпитого брудершафта, но он наклонился вперед и вперился мне в зрачки своим жутковатым полумертвым взглядом. У меня сразу пересохло в горле. Я попытался отвернуться, дернулся назад и застыл, сжатый обездвиживающим силовым коконом.
— Вспоминай, Петя, вспоминай, – беззвучно бормотал Золин, тыкая мне в лицо крошечным блестящим цилиндриком.
Губы правителя застыли в холодной акульей ухмылке и не шевелились. Голос раздавался прямо у меня в голове, будто он звонил мне по мыслетелефону, но я почему-то не мог сбросить входящий сигнал. Меня затошнило.
Лицо Золина начало расплываться и покрываться пупырышками, все больше напоминая большой хорошо прожаренный блин, который неожиданно пророс острыми белыми шипами, вонзившимися мне в лицо. Я заорал и не услышал своего крика.
— Готово! – очень четко произнес Золин, и в голове у меня прояснилось.
Я ощутил себя сидящим в кресле, но не на краешке, как пять минут назад, а в свободной позе, слегка развалившись на мягкой спинке. Нога была закинута на ногу.
Руки сложены на груди.
— С возвращением, Васнецов, – мрачно пробурчал Золин.
Мне показалось, что он испуган. Сцепленные на округлом животике пальцы побелели от напряжения, губы слегка подрагивали, глаза бегали из стороны в сторону.
Я опустил веки. Мне нужно было время, чтобы привыкнуть к произошедшим со мной переменам. Оказывается, меня действительно звали вовсе не Светозар Ломакин, и я был значительно старше, чем думал раньше.
С каждой секундой сознание Светозара скукоживалось, растворяясь в глубинах мощной и древней личности Петра Васнецова.
— Значит, ты жив и все, что говорил про тебя Борей, – правда, – горько усмехнулся я.
Теренц Золин, он же Александр Титов, мрачно кивнул.
— Быстро соображаешь. Не ожидал, – буркнул он себе под нос. – Готлиб поработал?
— Он, похоже, частично сломал твой блок. Но зачем тебе все это понадобилось? Почему ты официально не сменил тело? Почему не посоветовался с нами? К чему эти фокусы с цветами на могилке? Зачем ты вообще захватил власть? Мы же уже отошли от дел.
— Слишком много вопросов, дружище, – глухо огрызнулся Титов. – Поверь мне, что не ради себя я все это делаю. Так надо.
— Почему ты меня не убил, а только стер память? Я ведь очень опасен для тебя.
Золин дернулся, будто от удара, коротко вздохнул, прокашлялся и своим обычным уверенным голосом ответил:
— Берёг. На случай, если понадобишься.
— Понадобился?
— Да.
Я встал и подошел к встроенному в стену холодильнику. Комната для тайных совещаний не предназначалась для принятия пищи, но некоторое количество еды и выпивки здесь все же имелось. В холодильнике нашелся благородно заплесневевший кусок сыра, пол-литра молока в «вечном» пакете и грустная засохшая селедка, распластавшаяся на овальной тарелочке. Не богато. Я вернулся на свое место, прихватив пакет молока. Теренц неотрывно следил за мной. Явно настраивал мыслеуправляемое силовое поле в ожидании, когда я на него брошусь. Заметив, что его взгляд пойман, он демонстративно посмотрел в сторону. Старый клоун.
— Не дергайся, дурак, – мягко сказал я. – Захочу убить – убью. Сейчас не хочу. Не время. Твои мерзкие манипуляции с телами претендентов на выборах мы обсудим после войны, а сейчас меня интересует одно: кто они?
— Они, – односложно выдохнул Золин-Титов. – Они!
— Не говори загадками, – потребовал я. – Кто на нас напал?
— Когда мы перемещались в прошлое, кто-то из нас троих остался жив, – промычал Сашка.
— Ты издеваешься?
— Нет. Мы все должны были умереть. Готлиб специально прожаривал нам мозги микроволновым излучением, хотя это было не очень нужно. Дополнительную гарантию давали фрезы, а третьим пунктом шла взрывчатка. Мы должны были исчезнуть, чтобы разорвать все логические связи парадокса времени, и тогда тот мир был бы полностью уничтожен. Остались бы только мы и наш нынешний мир. Мы с Бореем так рассчитывали.
— А что получилось? – Я нервно рванул край пакета, и молоко пролилось мне на штанину.
— Кто-то из нас выжил, и тот мир продолжил свое развитие. Они пришли сюда, как когда-то пришли в Союз, потом в Федерацию, а потом и в Директорию. – Он протянул мне платок, и я взял его, отметив, что Сашка перестал меня бояться и выключил силовое поле. – После твоего меткого выстрела, как ты помнишь, был кризис, крах перестройки, развал США и расцвет освобожденного Человечества. Мы думали, что тот мир, где восторжествовали жадные ничтожества, где деньги стали главнее людей, сгинул, как нереализованная реальность, но мы ошиблись. Он уцелел. Все эти столетия он существовал рядом с нами. И не только существовал, но и беспрестанно наблюдал за нами. Готовился к войне. Они знали про нас, а мы про них нет.
— Никто не мог выжить. Тебя и Готлиба я лично пристрелил. Все умерли!
