за небом. По сути, ничего экстраординарного, старая истина в новой обложке, но как он это делал!
Одним словом, ему удалось вдохновить массу народа. Пока Аарон разъезжал по резервациям, его люди на лунных верфях строили целый флот из трех чудовищных ковчегов и двух десятков кораблей поменьше. Исход длился четыре года. Ожидающие старта колонисты заполнили все гостиницы Ночной Странницы. Сам Розенберг летел на флагмане «Айзек» с женой и двумя дочерьми. Вместе с ним к новому дому среди звезд отправлялись десять тысяч человек руководящей элиты со статусом не ниже восьмидесяти — те, кто должен был осуществлять контроль на местах, инженеры, экономисты, административный аппарат и небольшая личная армия.
Журибеда передал Гогенгейму кальян, и тот сделал несколько больших затяжек, окутавшись клубами дыма, точно джинн.
— И в конце концов антиобщественное начало в лостах возобладало над мечтами о новом доме. Проект Аарона лопнул, как мыльный пузырь, — хмыкнул Пьетро.
— У вас хорошая память, гражданин Симонелли, — Гогенгейм резко дернул подбородком. — Но это всего лишь официальная версия властей, почерпнутая вами из Сети. И она совершенно не верна.
Пьетро смущенно опустил голову.
— Розенберг был умница, светлая голова, и, конечно же, он предполагал неизбежные беспорядки. Задолго до старта он полностью оплатил и получил дистанционный прогноз на пятьдесят лет развития колонии у лондонского филиала «Ретротеха». Все экстремумы возможной социальной нестабильности были просчитаны с долей погрешности в несколько дней. Благодаря этому первые три кризиса в колонии удалось преодолеть. Один из сценариев четвертой волны беспорядков предполагался как сочетание бунта низов и заговора управленцев с целью захвата власти. Это и случилось, но чуть раньше произошло незапланированное событие. В результате крупного извержения вулкана на другом континенте Дуо маршрут миграции местного эквивалента птиц сместился и прошел над колонизированной территорией. Разразилась эпидемия. Силы, брошенные на борьбу с неожиданной напастью, оказались как раз той малостью, которой не хватило, чтобы предотвратить грядущую катастрофу.
— Что же произошло дальше? — рыжая аспирантка забыла о своем мрачном настроении и, затаив дыхание, глядела на Гогенгейма.
— Сначала революция, а потом бунт. Заговорщики не сумели удержать власть, и лосты захватили все системы. Семья Розенберга погибла, он сам бежал на орбиту и отдал приказ об уничтожении всех кораблей, но, прежде чем взорвать себя, отправил с борта «Айзека» авто-бот с записями охранных систем колонии и его собственным отчетом, который заканчивался словами…
— «Новые горизонты — это дым и пыль на ветру, мечты о звездах несут одну лишь скорбь. Нет ничего лучше родного дома». Гогенгейм удивленно посмотрел на Севрюгина:
— Как? Вы тоже читали отчет?
— Я получил его первым. Мы тогда производили эксперимент по прослушиванию лей в рамках программы «Контакт», и автобот Розенберга вышел прямо на нас.
— Сволочи, какие же сволочи! — губы Адели дрожали, глаза снова наполнились слезами, так что ее сразу же захотелось утешить. — Детей-то за что?!
— Лосты геть! — гаркнул Журибеда, но тут же осекся, увидев, как изменилось лицо О'Райли.
— Ну, довольно о грустном, — Гогенгейм повернулся к Севрюги-ну. — Помнится, вы отменно играли на гитаре. Не хотите ли смахнуть пыль с инструмента?
Константин сначала отнекивался, играл вяло, а потом втянулся. Исполнил пару совершенно замшелых хитов, а затем перешел к песням собственного сочинения. Он словно поймал некий ритм: песня, отдых, кальян, чай, песня… Археологи хлопали в ладоши, подбадривали его радостными криками. И он играл, играл, а звездная вечность безмолвно плыла над белыми крышами палаток, над алым бутоном костра, над океаном…
Утренняя встреча с О'Райли была полна взаимного раскаяния. Трезвый, гладко выбритый и как будто даже слегка похудевший пилот-биолог являл резкий контраст своей брутальной ипостаси. Ирландец, облаченный в свободные белые одежды, вел контактера вдоль обрыва, точно какой-нибудь херувим- переросток из старинной двумерной комедии.
— Мы не летаем над деревней, — объяснил О'Райли, когда поток извинений наконец иссяк, — не хотим их пугать, так что придется немного пройтись.
По дороге к ним присоединились Полин с Аркашей. Оказалось, что Гогенгейм сегодня работает в лаборатории и копать не будет. «Очевидно, решил пересмотреть стратегию выработок», — не без торжества подумал Севрюгин.
— Скажите, профессор, а как вы собираетесь контактировать? — Полин откинул со лба нечесаную челку, демонстрируя веснушчатые щеки, курносый нос и любопытные зеленые глаза.
— Поговорю с ними, послушаю, — с легкой руки Остапа прозвище «Профессор» прилепилось к Константину намертво, и он до сих пор не мог понять, нравится ему это или нет.
— Вот так запросто поговорите? Как со мной?
— Нет, как с тобой, боюсь, не выйдет.
— Вы снова будете использовать лингва магнус! — догадался Полин. — Но я думал, что этот язык создали для того, чтобы подчинять.
— У Искусства множество ипостасей. Владеющий лингва магнус может понимать как простейшие языки примитивных живых существ, так и сложные коммуникации устаревших лингвосистем Земли. А еще с помощью Искусства можно лечить болезни и управлять своим организмом. Например, я могу остановить свое сердце…
— Нет-нет, сердце не надо! — парень испуганно заморгал, и некоторое время они шагали молча. Полин, как видно, о чем-то размышлял и, наконец решившись, дернул Севрюгина за рукав. — А я… я смогу научиться?
— Сможешь, но только это очень долгий процесс. Я изучаю Искусство сорок лет.
— Сорок лет! — восхитился Полин.
— Уйма времени! — хмыкнул О'Райли. — Сколько пива можно было выпить!
Севрюгин задумчиво посмотрел на ухмыляющегося ирландца.
— Давным-давно я придумал для своего сына историю о печальном ангеле, исполняющем желания. Он был заточен в башне из слоновой кости, посреди заколдованного моря. Ужасные шторма и жуткие чудовища ждали дерзнувшего пересечь зачарованные воды. И все же люди шли к ангелу на больших кораблях и маленьких лодчонках. Коварная стихия поглощала смельчаков, и лишь немногие возвращались назад.
— Грустная история, — протянул Полин. — Она понравилась вашему сыну?
— Нет. Он сказал, что люди, плывущие к ангелу — глупцы. А глупцов не жалко. Я спросил, почему он так решил, и сын ответил: решение, мол, лежит на поверхности. Если башню из слоновой кости не могут сокрушить ни волны, ни магические ветра, то надо построить мост из того же материала, чтобы люди могли ходить по нему к ангелу хоть десять раз на дню.
— Умный парень. И что же дальше? — в голосе О'Райли пропал оттенок сарказма и наметилась заинтересованность.
— Дальше мне пришлось дополнить сказку. А потом я серьезно задумался над словами моего мальчика. Я взглянул на свою жизнь и понял, что раз за разом отправляюсь к башне ангела на утлой лодочке и лишь удача позволяет мне выбраться обратно на берег. Я больше не желал быть глупцом и начал возводить мосты.
Узкая тропа привела их на край неглубокого оврага. Внизу сгрудилось несколько хижин, напоминающих перевернутые гнезда.
— Они смирные и очень доверчивые, — улыбнулся биолог. — Вон-вон, смотрите!
Одно из жилищ зашаталось, и на свет выбрался абориген. Он совершенно по-человечески потянулся и принялся оглядываться по сторонам. Заметив людей, существо издало нечто похожее на птичий щебет и направилось в их сторону.
— Гогенгейм называет их «элоями», но я предпочитаю «хэндши» от английского «hand shake», —
