до прихода нацистов к власти. Батальонным адъютантом был лейтенант д-р Валлер, который в гражданской жизни был адвокатом в Эгере. В определенной степени Валлер являлся менеджером батальона. Во всяком случае, он был больше бизнесменом, чем офицером. Свое лейтенантское звание он получил в чехословацкой армии.
В то время одна маршевая рота каждый месяц отправлялась на Атлантическое побережье Франции, где недавно призванные резервисты старших возрастов и совсем молодые солдаты проходили дополнительную подготовку. В апреле Валлер назначил меня сопровождающим. После того как я получил необходимые документы, он отвел меня в сторону. Валлер сделал мне замечательное предложение. Без командировочного предписания и без отпускного свидетельства я должен был выехать из Сен-Максена и отправиться в Бордо, чтобы купить для него какие-то вещи. Такое незаконное предложение я отклонил сразу, даже не вдаваясь в подробности. Однако в ответ на это Валлер просто пожал плечами.
Вполне естественно, что такое путешествие по железной дороге через Германию и половину Франции оказалось более приятным, чем поездки по России. Пейзаж был намного более разнообразным. Я раньше не знал даже Рейнской области и никогда не бывал западнее Меца. В Верре, крупной товарной станции к югу от Парижа, стояли воинские эшелоны. В товарных составах находились цистерны с вином. Немедленно пошел разговор о том, как солдатам одной части удалось, с помощью выстрела из пистолета, «присосаться» к такой цистерне. Через короткое время солдаты нашего эшелона уже бежали со своими котелками к этому месту.
Когда появился военный патруль, то установить, кто именно сделал это, было уже невозможно. Пока пулевая пробоина оставалась не заделанной, лучше всего было держать под ней котелки и наполнять их доверху. Вскоре вино начало действовать, и сопровождающим пришлось постоянно следить за тем, чтобы дело не дошло до скандалов. Люди лежали на соломе в товарных вагонах, в каждом из которых стояла маленькая железная печка. Для сопровождающих имелся отдельный пассажирский вагон. Во время выгрузки в Сен-Максене в одном из швейдницких вагонов печка упала. Солома загорелась, и люди поспешили поскорее оттуда выбраться. Слава Богу, подумал я, что это не случилось во время движения поезда по Франции.
На обратном пути мы проехали мимо залитых солнцем замков Луары. Казармы в Сен-Максене, в бывшем французском пехотном училище, мне не понравились. Мое обратное путешествие оказалось непримечательным, не считая того факта, что оно проходило по незнакомой стране, что само по себе было событием. Но главным событием стал для меня Париж. В то время действовал приказ, согласно которому любому военнослужащему Вермахта, официально приезжавшему в Париж или находившемуся там проездом, разрешалось останавливаться в городе на 48 часов для осмотра его достопримечательностей. С одним лейтенантом, сапером из другого силезского гарнизона, я тоже воспользовался этим правом. Нам выделили двухместный номер в Grand Hotel de Opera. Этот отель был реквизирован для размещения офицеров. К нашему приятному удивлению, там была даже, хотя и не очень горячая, но теплая вода.
Получилось так, что в Париже мы провели воскресенье и понедельник, успев пробежаться по основным достопримечательностям города, как я писал отцу 9 апреля. Мы осмотрели собор Нотр Дам, Лувр, Дворец Инвалидов, прошлись по Трокадеро и Елисейским Полям.
На Триумфальной арке, возле которой как раз проходила смена немецкого караула, среди других названий памятных мест наполеоновских войн и сражений, я обнаружил наименование городка Холлабрюн, поблизости от моего родного Штокерау. На Эйфелеву башню за два года до этого забирался отец, потратив на это два с половиной часа и пересчитав все ступеньки. Однако во время моего посещения Парижа можно было подняться только до ресторана на первом ярусе. Но все равно, вид оттуда был великолепным и подтвердил мое впечатление, что Париж был намного более величественным городом, чем Вена или Берлин.
В пасхальном письме отцу я сообщал ему о хорошей пасхальной проповеди, прочитанной в швейдницкой приходской церкви проповедником-конфессионалистом. Я полагал, что во время пасхальных праздников у отца должно было быть много работы. В том же письме я напомнил ему о дне рождения матери 11 апреля, так как знал, что отец легко забывал даты таких семейных событий.
На пути из Парижа мне удалось выкроить один день и попасть в Штокерау. Сделать это оказалось легко, потому что армейские эшелоны с отпускниками уходили с Восточного вокзала вечером после 19. 00 с интервалами в 15 минут. На поезд до Бреслау я опоздал. На Вену шло два поезда, из которых один уже ушел. В железнодорожной комендатуре я объяснил ситуацию и доказал, что мне надо было «обязательно» сесть на венский поезд. Вокзальный охранник, старый австрийский резервист, понимающе кивнул головой.
Когда я прибыл в Швейдниц то узнал, что в городе Лигниц внезапно скончался отец моего товарища, лейтенанта Людвига. Вместе с обер-лейтенантом Либигом, который тоже был уроженцем этого города, я отправился туда на похороны. Семья Людвига владела отелем и после похорон все собрались там в небольшом зале. У обер-лейтенанта Либига, бывшего унтер-офицера, дослужившегося до офицерского звания, была в Лигнице жена, но виделся он с ней редко. В Швейднице у него была связь с оперной певицей. Паульхен Фогт обладала слабым голосом, была хрупкого телосложения, но отличалась чудесным характером. В «Марте» она исполняла партию фрау Флют.
Либиг был командиром маршевой роты резервного батальона. В нее попадали все офицеры и солдаты, которые после ранения уже побывали в роте выздоравливающих. Как только их признавали годными для строевой службы, они ожидали там отправки на фронт. Сам Либиг страдал болями в желудке. Он, как и основной командный состав резервного батальона, считался годным для несения тыловой гарнизонной службы. К сожалению, я тоже относился к этой категории. Мне не очень нравилась казарменная жизнь, и я хотел скорее попасть на фронт.
Тем временем я нашел для себя интересное занятие. Меня сделали ответственным за военную подготовку личного состава только что сформированного маршевого батальона. Он состоял из людей, которые по своему возрасту не могли принимать участия в Первой мировой войне. Их призвали совсем недавно. Взводные и ротные командиры не имели фронтового опыта.
Я должен был составлять планы занятий и контролировать процесс обучения личного состава в поле и на стрельбище. В шутку мы называли людей из этих возрастных групп «секретным оружием». Но на самом деле нового оружия, которое должно было решить исход войны и на которое все так надеялись, не было видно нигде.
В своей службе в маршевом батальоне я находился фактически без присмотра. Например, я мог позволить себе продлить обеденный перерыв. Я проводил его в офицерском клубе, после чего мог пойти в кафе. Насколько важными стали для меня эти посещения кафе, я расскажу позднее.
Я как следует узнал командира маршевого батальона, в котором я занимался обучением личного состава. Он был человеком с замечательной биографией. Майор Норберт Фрейзлер родился около 1890 г. в моравском городе Нойтишене. Он уже был офицером в старой австрийской армии. В сентябре 1914 г., в звании обер-лейтенанта, он получил Крест за Военные заслуги 3-го класса, чем явно гордился. Но в это же время он попал в плен к русским и находился в Сибири примерно до 1920 г.
Он был из тех немногих офицеров, которые пошли в чехословацкую армию, или, вернее, тех, которых туда приняли. Ему с трудом удалось дослужиться до штабс-капитана. По его словам, из-за своей немецкой национальности это было самым высоким званием, которое он смог получить. После того как он был принят в ряды Вермахта, ему присвоили звание майора. Благодаря своему превосходному знанию русского языка, он использовался на работе с подразделениями русских добровольцев из состава так называемой «Власовской армии». В рамках этой службы майор Фрейзлер являлся комендантом Лофотенских островов у побережья Норвегии. Он был невысоким человеком с седыми волосами, «крепким» типом с выразительным лицом и живым темпераментом. Ему нравилось беседовать со мной, и он мог рассказывать интересные истории.
Офицерский клуб и столовая находились, как обычно, на территории казарменного городка, отдельное здание с несколькими большими комнатами. Само собой разумеется, к столу можно было подойти только после появления командира, а приступить к ужину — только после того, как он поднимал свою ложку. В то время Германия была первой в мире страной, в которой нормы продовольственного снабжения были одинаковыми как для офицеров, так и для солдат. Но преимущество питания в офицерской столовой было в том, что кухней, как правило, заведовал хороший повар, который мог использовать выдаваемые ему
