прикрикнуть на него, дабы он не дёргался и сосредоточился на управлении, как лейтенант, обматерив Грободела последними словами, без моих подсказок налёг на рычаги. И через несколько секунд выровнял машину, не дав ей свалиться в крен, куда её потянуло сразу после взлёта.
Я же продолжал стоять в дверях кабины, широко расставив ноги, и, морщась, слушал грохот пуль по обшивке. Который, несмотря ни на что, звучал у меня в ушах если не победной симфонией, то как минимум прелюдией к ней. С каждым мгновением мы улетали всё дальше и дальше от Грободела — чем не повод для праздника? И пускай перед нами раскинулась сплошная неизвестность, меня окрыляла одна лишь мысль об обретённой свободе. Оттого, даже находясь высоко над землёй в болтающемся на ураганном ветру вертолёте, я ощущал не страх, а изрядно позабытую мной за последние месяцы радость.
Когда Ми-ТПС набрал скорость и лег на заданный курс — в чём я убедился лично, сверившись с приборами, — болтанка немного унялась, и я наконец-то получил возможность покопаться в аварийной капсуле. Примерное время полёта до цели мне известно, любое отклонение от его траектории я учую своими не до конца атрофированными пилотскими инстинктами, так что теперь нет нужды маячить у Чуйского над душой. Пора подготовиться к возвращению из стерильного научного полигона в дикое Пятизонье, разгуливать по которому в одних трусах и кедах я не рискнул бы ни летом, ни тем паче зимой.
Понятия не имею, кто придумал снабжать военные вертолёты аварийными капсулами, но носитель этой светлой головы заслуживает того, чтобы ему поставили памятник. Выбрав себе из нескольких комплектов одежды и обуви подходящие по размеру зимний пилотский комбинезон и ботинки, я оценил критическим взглядом обмундирование Чёрного Джорджа и решил, что оно вполне сносное и в замене не нуждается. Надеваемые под доспехи пехотные армейские комбезы — и зимние, и летние, — прочнее и удобнее пилотских. И попади к нам в плен не учёная крыса, а чистильщик, чья комплекция была бы соразмерна с моей, я без зазрения совести отобрал бы у него одежду, а из капсулы взял бы лишь походный ранец и оружие. Вернее, два ранца и две пушки, поскольку Жорику также нужно было чем-то питаться и отстреливаться от врагов.
Кстати, об оружии. Помимо стандартных импульсных пистолетов «Страйк» и плазменных гранат в капсуле также имелись три крупнокалиберных помповых карабина «Ультимар» — пятизарядных, короткоствольных и лишённых приклада ради пущей компактности. Плюс к ним несколько разновидностей патронов: жакан, картечь и сигнальные.
Зачем, спросите вы, стоило пихать в контейнер это допотопное барахло? Неужели нельзя было ограничиться обычными миниатюрными ракетницами?
Всё очень просто. «Страйк», бесспорно, штука хорошая и опередит тридцатилетней давности «Ультимар» по всем пунктам. Но если ваш вертолёт вдруг совершит экстренную посадку, угодив в электромагнитную ловушку — а в Пятизонье подобные аномалии не редкость, — проку от импульсного оружия уже не будет. Его батареи разрядятся, и «Страйки» попросту выйдут из строя. Зато пороховым «старичкам» такие неприятности нипочём. Имея при себе «Ультимар», вы всегда сможете дать отпор некрупным биомехам и продержаться до подхода спасателей.
Ну и, само собой, такое примитивное оружие идеально подходит для меня. Не обладая электронной начинкой, оно может работать в моих руках вплоть до своего полного естественного износа.
Аккумуляторы «Страйков» в аварийной капсуле Чуйского были заряжены и исправны. А предохранители пистолетов не имели строгой привязки к конкретному владельцу, как «Карташи» ищущих нас чистильщиков. Придвинув контейнер к Жорику, я велел ему тоже выбрать себе ранец и вооружиться, а сам взял первый подвернувшийся под руку «Ультимар» и три патронташа — столько, сколькими мог опоясаться, дабы они не стесняли движений. Патроны в каждом из них были расфасованы в необходимых пропорциях: несколько сигнальных, примерно четверть — пулевых, а остальные — наиболее подходящая для борьбы с биомехами картечь. Последние также были загодя заряжены в подствольные магазины ружей. На случай, если перед подачей сигнала бедствия экипажу и пассажирам придётся отбиваться от примчавшихся к месту аварии хищников.
Дюймовый с деловым видом обвешался гранатами и «Страйками». Затем проверил, быстро ли последние выхватываются из кобур, чем заставил нервно икнуть сидящего напротив него заложника. После чего, довольный результатом, авторитетно покивал головой и начал рассовывать по карманам пистолетные аккумуляторы и магазины.
Переодевшись, переобувшись, опоясавшись патронташами и нацепив ранец, я вновь глянул через плечо пилота на мониторы. До точки предполагаемой посадки оставалось ещё пять минут полёта. Взмокший от напряжения, летящий вслепую Чуйский беспрерывно утирал со лба пот, но со своей задачей справлялся. Порывы ветра то и дело швыряли Ми-ТПС вправо и влево, а за стёклами кабины не было видно ни зги. Свет бортовых прожекторов утопал в несущейся нам навстречу снежной пелене, как в вате. Но вертолётные локаторы исправно фиксировали все попадающие в их поле зрения значимые объекты, и лейтенант вполне мог произвести все посадочные расчёты без виртуального штурмана.
Но если с посадкой близ Щёлкинского тамбура всё было более-менее понятно, то с ясностью наших дальнейших планов дела обстояли хуже некуда. Этот вопрос требовал срочного решения, поскольку обсуждать его после посадки, возможно, будет поздно. Входить в гиперпространство, не зная точных координат выхода из него, всё равно что с завязанными глазами лазать по отвесным скалам, прыгать с лыжного трамплина или водить гоночный болид. Иными словами, занятие, теоретически не безнадёжное, но практически — сущее самоубийство.
Добыть маркер, который требовался Чёрному Джорджу для телепортации, было легко. Этот миниатюрный навигатор выдавался всем работающим в Пятизонье военным, и у Чуйского с учёным он также наверняка имелся при себе. Проблема состояла в другом — все армейские маркеры отслеживались чистильщиками. Даже уничтожь Дюймовый это устройство сразу по прибытии на место, хватит и одной секунды, чтобы сканеры базирующихся там подразделений Барьерной армии зафиксировали сигнал со встроенного в него маячка. И всё бы ничего — мало ли армейцев входит и выходит из тамбура ежедневно? — но не пройдёт и получаса, как все чистильщики Пятизонья будут знать о захвате нами вертолёта и поднимутся по тревоге, задействовав план «Перехват». И тогда запись сигнала Жорикова маркера сразу будет обнаружена, а вместе с ней — и локация, в которую мы удрали.
Вот почему я завёл с напарником разговор о наших дальнейших планах, ничуть не беспокоясь о том, что нас подслушает «толстолобик».
— Первым делом рванем в Чернобыль, — сказал я, передавая Дюймовому ранец, до которого он, пристёгнутый ремнями, не мог дотянуться. — На том «проходном дворе» нас будет труднее всего найти. Заодно разведаем, что к чему. Как-никак, мы были оторваны от мира целых три месяца, и история всё это время явно не топталась на месте. Ну а когда проведаем обстановку, тогда и решим, в какие края драпать дальше. Возражения есть?
Последний мой вопрос являлся риторическим, и иного ответа, кроме: «Никак нет!», я от Чёрного Джорджа не ожидал. Но, оказывается, у Жорика всё-таки были возражения. Да что там: нежданно- негаданно в дважды ушибленной сегодня голове напарника созрел целый план! И, что ещё хуже, план этот шёл вразрез с предложенной мной стратегией.
— Нельзя мне в Чернобыль, Геннадий Валерьич, — буркнул Жорик, внезапно нахмурившись и потупив взор. — Никак нельзя! Нет, вы, конечно, можете идти, куда собрались, но я туда не пойду.
— То есть как это — не пойдёшь? — опешил я.
— Просто мне с вами не по пути, — не поднимая глаз, развёл руками Дюймовый, но скрывать причину своего несогласия не стал: — Я тут это… ещё кое о чём вспомнил… Про последнюю записку, которую мне Динара передала. И почему я взбесился, когда ту записку прочитал. Эти ублюдки, — он указал пальцем на «толстолобика», — пригрозили Арабеске, что запытают её и меня до смерти, если она их в одно секретное место не отведёт. И Динара согласилась. А что ей ещё оставалось делать? Я того вертухая, который у нас почтальоном работал, умолял: передай Арабеске, чтобы она забыла про меня и бежала сразу, как только на свободе окажется, ведь врут чистильщики: нас так и так рано или поздно грохнут. Но вертухай сказал, что я опоздал — Динару три часа назад из камеры забрали и назад больше не приводили. Вот я и осерчал. Так осерчал, что меня пять санитаров насилу сумели успокоить. Арабеска ведь из питерцев, а они, если дают кому-то слово, непременно его сдерживают…
— Да брось, приятель, — отмахнулся я. — Ты плохо знаешь питерских ребят. Это ж те ещё проныры.
