подобное не способен? Ошибаетесь! Стояли бы вы сейчас рядом со мной и тоже глядели в глаза Чёрному Джорджу, у вас не осталось бы ни малейших сомнений насчёт его намерений.
Именно такое сумасбродство скрывалось за безмолвной мольбой напарника, отчаянно призывающего меня поддержать его благородную миссию. И я опять сдался. Как и вчера, в вертолёте, когда Дюймовый уговорил меня отправиться с ним в Новосибирск, моё нежелание подвергать себя риску ради какой-то питерской следопытки было сломлено другим нежеланием: оставить без поддержки своего второго после Мерлина лучшего друга. Глупого, неуклюжего, излишне самоуверенного, но тем не менее храброго и на редкость честного и надёжного. Друга, который всегда, когда это требовалось, без разговоров брался прикрывать мою спину и ничего не требовал за это взамен. Ну а после сегодняшнего его подвига на «Лестнице в небо» отпускать парня одного навстречу смертельной опасности мне и подавно было бы стыдно.
— Да, конечно, идём, разнюхаем, что там почём, — кивнул я, вновь решив не разочаровывать понадеявшегося на меня напарника. — Не зря же мы, в конце концов, сюда припёрлись. Я и сам хотел тебе это предложить, но ты, как видишь, меня опередил. Только одна просьба: что бы тебе ни померещилось, вперёд меня не бежать и шум не поднимать. Трупы трупами, но возможность западни исключать всё равно не следует…
Глава 10
С каждым шагом, что мы приближались к центру площади Маркса, мерзопакостное чувство тревоги во мне возрастало. Но не растерзанные тела, на какие мы должны были вот-вот наткнуться, вызывали во мне это беспокойство. Неужто я раньше мертвецов не видел? Видел, и сам наделал их столько, что, восстань они дружно из праха, дабы каждому отгрызть от меня по кусочку, половине из них не перепало бы даже такой малости, и они вернулись бы в могилы, не солоно хлебавши. И не из-за Арабески тревожился я, хотя не сказать, чтобы её судьба была мне совершенно безразлична. И не враги, что могли напасть на нас из засады, пугали меня; вернее, пугали, но не более, чем обычно. Меня страшило неизведанное. Страшило и вызывало стойкое ощущение, что едва я прикоснусь к тайне, как в следующий же миг непременно умру.
А умирать именно сегодня чертовски не хотелось. И виной тому был «Лототрон», чьи огни вдруг воплотились для меня в настоящее — фактически осязаемое — путеводное созвездие. То самое, которое я долгие годы тщился высмотреть на небосклоне сквозь мутную пелену Барьера, но так и не высмотрел. То самое, которое мелькнуло передо мной в образе Священного Грааля Дьякона и удивительного двигателя биомеха-исполина Жнеца. Мелькнуло и пропало. Грааль утратил в моих руках всё своё могущество и стал обычной посудиной, а так похожая на моего симбионта алмазная начинка Жнеца исчезла бесследно сразу после его гибели.
И вот я глядел на очередное, явно таящее в себе разгадку моего феномена чудо и обмирал от страха, опасаясь, как бы оно не прикончило меня из-за какой-нибудь очередной моей ошибки. Или, что также не исключалось, не испарилось у меня перед носом, как все предыдущие чудеса, с коими я столкнулся за минувшие полгода.
Я не зря заговорил именно о путеводном созвездии, а не о звезде. Такая аналогия наиболее точно отображала характер чуда, которому я шёл сейчас навстречу. О да, это была ни много ни мало моя персональная Большая Медведица! И она — не чета тому висящему в небе звёздному «ковшу», на какой наши предки таращились по ночам ещё в каменном веке. Моя Медведица была явно моложе неё (в летоисчислении нашей реальности, разумеется), и потому резва и воинственна, как все молодые хищники. Семь её ярких звёзд-огней лихо вращались передо мной по семи орбитам, и не существовало в оккупированной ими части пространства преграды, которая могла бы их остановить. Это мог сделать лишь человек, овладевший секретом укрощения здешних агрессивных аномалий.
По мере приближения к ней обнаружился и центр этой маленькой наземной модели космической звёздной системы. Он тоже представлял собой источник света, но был бледнее кружащих вокруг него «светляков». И походил на сгусток фосфоресцирующего тумана величиной с облачко сигаретного дыма. В точке максимального приближения к нему летающих по эллиптическим траекториям сателлитов те обменивались с ним тонкими паутинками молний — так, будто периодически подзаряжались энергией для дальнейшего полёта.
Зрелище этого безостановочного круговорота завораживало и гипнотизировало. Будь у меня в запасе уйма свободного времени и ни одного врага поблизости, я просто уселся бы напротив «Лототрона» и, расслабившись, смотрел бы на него, пока не наскучило. Или пока я не сошёл бы с ума, что при долгом наблюдении за ловушками Зоны не являлось чем-то из ряда вон выходящим.
Но давайте оставим наше медитативное созерцание аномальных красот и вернёмся к суровой реальности с её растерзанными трупами и прочими зловещими загадками.
«Лототрон» образовался практически в самом центре площади. Прямо над рухнувшей из-под свода купола разбитой смотровой платформой. Её самый крупный обломок-долька — тот, что торчал вертикально и преграждал путь «светлякам», — загораживал от нас всё, что творилось у южного края аномалии. Однако, как вскоре выяснилось, именно за этой стальной ширмой скрывался ответ на вопрос, почему мы вообще сумели подобраться так близко к «Лототрону».
Полдюжины приземистых армейских палаток, покрытых маскировочной плёнкой из наноботов- хамелеонов, выстроились в ряд неподалеку от небольшого пьедестала. Его верхушка была некогда отколота вместе с памятником неизвестного мне героя и впоследствии исчезла. Чего нельзя было сказать об обитателях палаток — или по крайней мере большинстве из них, — которые всё ещё здесь находились. Как и их оборудование; правда, оно выглядело не в пример целее своих растерзанных мёртвых хозяев.
Расписывать вам в красках последствия разразившейся тут бойни я не стану — ничего приятного в этом зрелище нет. Отмечу лишь, что свистуновский «Дока» не ошибся. На вытоптанной «светочами» территории лагеря действительно были разбросаны останки как минимум пятнадцати тел. А также искорёженные фрагменты содранных с них доспехов, оружие и обрывки одежды. Мы остановились в замешательстве на краю этой гигантской разделочной доски, словно боясь испачкать ботинки в покрывающей её по щиколотку кровавой слякоти. От которой, как и от разорванных в клочья трупов, всё ещё струился заметный даже издали пар.
Последнее означало, что нападение на лагерь неведомого и свирепого врага случилось не далее как за час-полтора до нашего появления на площади. То есть либо под конец снегопада, либо когда мы только- только покинули наш бивуак. Также не вызывало сомнений, что между началом и концом изуверской вакханалии прошло очень мало времени. Настолько мало, что отменно подготовленные чистильщики не успели даже схватить за шкирки учёных и отступить вместе с ними на оборонительную позицию, потенциальных мест для которой поблизости имелось хоть отбавляй. Судя по тому, как были разбросаны останки, все участники экспедиции погибли на своих рабочих и служебных постах. И работа у них шла в самом разгаре, поскольку на момент атаки все палатки пустовали. А иначе как объяснить тот факт, что ни одна из них не разодрана и не заляпана кровью?
— Троян! — Свистунов полушепотом озвучил мысль, которая уже давно вертелась у меня на языке. Я не высказывал её по единственной причине: при всей очевидности указывающих на Трояна улик здесь явно постарались не его наноботы. Вся Зона наслышана о том, как он умерщвляет свои человеческие жертвы: с аккуратностью орудующего лазерным мечом самурая. По фрагментам лежащих перед нами человеческих тел было заметно, что ни о какой аккуратности при их расчленении речь не шла. Более того, даже неопытный маньяк, впервые в жизни взявший в руки бензопилу, разделал бы этих бедолаг намного эстетичнее и гуманнее.
— Не думаю, что тут побывал Троян, — возразил я, уверенно помотав головой. — Не его почерк. Да ты только глянь на этот бардак! Разве он напоминает тебе педантичную работу легендарного убийцы?
— А чья же тогда это работа, если не Трояна? — осведомился нервозно переминающийся с ноги на ногу Тиберий, отводя глаза. Разглядывать растёкшееся у его ног кровавое месиво он категорически отказывался. Как биохимик, проводивший эксперименты над сталкерами, Свистунов был привычен к виду
