свидетельствовать в суд. Так как за день до этого, во время телефонного разговора женщина-прокурор поняла, что мне не очень нравится идея свидетельствовать в суде и что я вот-вот откажусь под каким- нибудь предлогом, она сказала, что утром приедут полицейские и на машине отвезут ме ня в суд. Эти полицейские тоже должны были выступать свидетелями. Они поймали этих неуклюжих грабителей, когда те поджидали новую жертву.
Въезжая в поток городских машин, полицейские разговаривали о каком-то полицейском сериале. Из их разговора я понимал, что герои сериала, как и они, работают полицейскими в Нью-Йорке, водят эти сине-голубые машины с сиренами, на какой мы ехали, и сутками громят бандитов и торговцев наркотиками. Совсем как провинциальные девушки XIX века и мечтательные домохозяйки, которые ставили себя на место героинь романов, которые они читали, полицейские тоже обсуждали события, ставя себя на место полицейских из сериала, которые они смотрели. Язык, на котором они разговаривали, не очень-то был похож на язык полицейских из сериала: я понимал лишь большую часть отборных ругательств.
Мы проехали Чайнатаун и подъехали к Дворцу Юстиции, где снова отправились в одно из долгих путешествий на лифте. Затем меня отвели в кабинет женщины-прокурора. Она была похожа скорее не на прокурора, а на милую, приятную лицейскую однокурсницу, которая собирается посекретничать с приятелем. После того, как она торопливо поздоровалась, она сказала: «Сейчас приду» — и вылетела из кабинета. На ее столе лежали бумаги, и, чтобы убить время, я решил почитать: это были показания негров, ограбивших меня. Вообще-то я тоже заметил, что пистолет у них в руках был ненастоящим. Но все-таки я был зол на них. Они говорили обо мне в выражениях вроде: «белый тип». А мои двадцать долларов заплатили за кокаин, сразу купили «дозу». Так как я подумал, что, может быть, мне не стоит читать эти бумаги, я положил их на стол, а затем, пролистывая толстую книгу, лежавшую с краю, прочитал: «Руководство по ведению допроса для прокуроров». Там рассказывалось, что невозможно будет обвинить адвоката защиты, который, сговорившись с преступником, не сообщил полиции, где спрятано тело. Девушка-прокурор вернулась.
— Вы как будто остерегаетесь свидетельствовать, — сказала она.
Мы вышли из ее кабинета и пошли по коридору.
— Бедные ребята, — сказал я.
— Кто?
— Те, кто меня ограбил. Сколько лет им могут дать?
— Но они отобрали у вас двадцать долларов, — сказала она. — А вы знаете, на что они потратили деньги?
Мы спустились на лифте, зал суда располагался в небоскребе на другой стороне улицы. Девушка- прокурор шла, прижав к груди свои папки, как студентка колледжа — учебники, она одновременно здоровалась с другими прокурорами, такими же молодыми, как она, и в то же время мило болтала со мной. Она родом из Невады, изучала в Арканзасе морскую биологию, но затем поняла, что больше любит эту профессию.
Когда я спросил: «Какую профессию?», она поджав губы, ответила: «Право».
Мы еще раз отправились в путешествие на лифте. Никто ни с кем не разговаривал, все стояли и ждали, глядя на цифры над дверью. Когда мы вышли, женщина-прокурор остановила меня перед одной из скамеек в коридоре.
— Когда судья вас позовет, вы расскажете ему все, что рассказали мне в прошлый раз, — сказала она.
— Надеюсь, это мой последний приход! — сказал я.
Она ушла. Мне было запрещено входить в зал суда. Сев на скамейку, я стал ждать. Через некоторое время пришли полицейские, которые меня привезли, вошли в зал суда, но, спустя некоторое время, они вышли и, встав в коридоре, тоже стали чего-то ждать. Мне стало любопытно, и я подошел к ним.
— Обвиняемые вошли в здание, но лифт сломан, — сказал один из полицейских.
— Мне интересно, почему они во всем признались, — сказал я.
— Потому что мы хорошо с ними обошлись, — сказал полицейский с тонкими усиками.
— Но все равно непонятно, почему они сознались в остальных своих преступлениях, — сказал я. — Разве за это не больше наказание? Сколько лет им дадут?
— За ограбление — от четырех лет.
— А чего же не отпирались?
— Послушай, браток, — сказал полицейский с новым часами, слегка заведясь. — Мы в ту ночь даже пальцем их не тронули. Я в тот вечер не ужинал, а они поужинали. Тебе ясно?
— Они думают, что если во всем сознаются, а я пойду и расскажу судье об их добрых намерениях, им дадут меньше, — сказал светловолосый. — Они считают, что судья мой однокурсник.
Они засмеялись.
Тот, что с новыми часами, указывая на светловолосого, сказал:
— Он — детектив по допросам. Умеет развязать язык, хорошо обращаясь.
— Я их друг, — сказал светловолосый полицейский.
Они опять засмеялись. Я вернулся и сел на скамейку. Полицейские вошли в зал суда. Должно быть, прошло много времени, на скамейку светило солнце, я вспотел. Я встал и стал ходить туда-сюда по невероятно пустому и длинному коридору. Затем остановился и стал смотреть на силуэт Нью-Йорка. Мне показалось, что все, что я вижу, все небоскребы и рекламы в одно мгновение будут уничтожены. Наконец пришла женщина-прокурор.
— Вы еще не ушли? — спросила она. — Сломался лифт, обвиняемые поднимаются пешком по лестнице. Мы ждем.
Через некоторое время опять пришли полицейские. Они разговаривали между собой. Я волей- неволей слушал издалека. Один их друг в свой выходной день стал свидетелем преступления, совершенного рядом с его домом. Он, вытащив пистолет, застрелил убегавшего преступника. Так как был известен его адрес, ему начали угрожать по телефону, и он переехал в другой квартал. Они еще рассказывали о чем-то и смеялись, когда вошли в зал суда. Оттуда долгое время никто не выходил. Так как в коридоре не раздавалось ни звука, я решил, что про меня забыли. Лампы на потолке, пустые стулья и скамейки в коридоре отражались на мраморном полу. Я постепенно начал потеть. Через некоторое время опять пришла женщина-прокурор.
— Они вошли в здание суда, но их не могут найти, — сказала она.
— Разве они не поднимаются по лестнице?
— Мы ждем.
Она ушла. Пока она шла, я смотрел на ее туфли на каблуках. Она вошла в зал суда и исчезла. Почему-то, пока я ждал, мне больше не хотелось смотреть на часы, и я ждал на скамейке, совершенно не двигаясь, так долго, что потерял счет времени, я сидел и потел. Я верил, что новые часы полицейского уже испортились, силуэт Нью-Йорка, на который я встав, смотрел, словно испарялся, мне захотелось понять и увидеть что-нибудь в облаках. Женщина-прокурор пришла наконец, когда я все забыл.
— Обвиняемые исчезли в здании, — сказала она. — Раз их не нашли, судья отклонил слушание. Вы можете идти.
Когда я вышел на улицу после долго путешествия на лифте, я решил умыться. В закусочной, куда я зашел, официант сказал:
— Туалет только для клиентов. Вам нужно что-нибудь заказать.
— Один гамбургер, — сказал я, не садясь.
— Простой?
— Да.
И, войдя в туалет, я умыл лицо.
Когда я сказал, что хлебцы, кексы с изюмом, сухие пирожные, которые мы покупаем в пекарне, дома теряют свой вкус, мне в ответ рассмеялись. В дождливую и темную субботу мы пили после обеда чай, обсуждая, идти нам или нет на вечеринку профессоров и студентов, которая состоится в Колумбийском университете. Они сказали: этот прекрасный, очень мягкий, нежный, ароматный, очень теплый, аппетитный запах теста, которым благоухают их печки, который пробуждает в человеке необъяснимое
