мушкеты, остальные были не вооружены. Они окружили людей и держались в целом дружелюбно. Шелест разговоров послышался от толпы.
— Почему нет детей? — спросил Торнтон. Эвери передал вопрос Джугацу и, выслушав его ответ, сказал:
— Все дети в специальных… яслях, думаю, их можно так назвать. Семейная организация здесь совершенно другая по устройству и функции, чем у нас.
Пробираясь сквозь толпу, они пришли к входу в холм — большому искусственному туннелю десяти метров шириной и трех высотой. Лоренцен заставил себя войти внутрь с трепетом: увидит ли он вновь солнце.
Толстые колонны поддерживали потолок туннеля, уходившего в глубь холма со многими ответвлениями во все стороны. Воздух был прохладным и свежим, Лоренцен видел в стенах вентиляционные отверстия.
— Хорошие насосы, — комментировал Гуммус-луджиль. — И они используют электричество. — Он кивнул на светящиеся трубки, размещенные на потолке и стенах и дававшие ровное голубоватое освещение. — Их технология не может соответствовать уровню 18-го столетия.
— Этого не следовало и ожидать, — сказал Эвери. — Многие инженерные изобретения в нашей истории были сделаны совершенно случайно. Если бы ученые прошлого тщательно изучили трубку Крукса, у нас задолго до 1900 года были бы радио и радар.
В коридоре было тихо, слышался лишь шум воздуха в вентиляторах и топот ног. Коридор тянулся под уклон добрых полкилометра. Заглядывая в боковые туннели, Лоренцен решил, что они, очевидно, ведут в жилые помещения.
Главный ход заканчивался в большой кубической пещере. В ней было много входов, затянутых какой-то тканью, похожей на шерстяную.
— Подземный город, — с сухой улыбкой сказал Эвери.
— У них, кажется, не очень много художественного вкуса, — сказал Лоренцен. Все помещение было мрачным, очень чистым, но без следа украшений.
Джугац что-то сказал, и Эвери перевел:
— Это новый поселок. У них не было времени закрепиться тут. Это скорее военный пост; я думаю, что женщины сражаются у них наравне с мужчинами.
— Значит, они не все объединены? — проворчал фон Остен.
— Нет. Я понял, что на континенте существует несколько отдельных наций. Теперь у них мир, они объединяются, но совсем недавно тут была серия ужасных войн, и поэтому все нации еще сохранили армии.
Глаза немца сверкнули.
— Они снова могут начать.
— Сомневаюсь… даже если мы попытаемся помочь им в этом, — сказал Эвери. — Я думаю, что они не хуже нас знакомы с принципом «разделяй и властвуй.»
Один из рорванцев жестом указал на два входа, что-то быстро говоря при этом.
— Мы почетные гости, — сказал психолог. — Нас приглашают сюда и просят чувствовать себя как дома.
Внутри помещение имело все тот же скупой военный вид: за каждой дверью находились две комнаты и ванна, обставлены они были низкой каменной мебелью — стулья, диваны и столы. Очевидно, камень здесь более привычный материал, чем дерево. Но тут была горячая и холодная вода, промывочная система, нечто вроде мыла. Очевидно, в деревне общая кухня.
Эвери ушел, разговаривая с Джугацом и несколькими жителями деревни, которые казались местными предводителями. Фон Остен осмотрел помещения, где находились люди, и вздохнул:
— Чтобы увидеть это, мы забрались так далеко?
— А мне нравится, — сказал Торнтон. — Их аппаратура, общий план поселения, образ жизни — это интересно.
Немец нахмурился и сел.
— Для вас может быть. А что касается меня, я пролетел тридцать тысяч световых лет и не вижу, что оправдало бы это путешествие. Даже нет доброй стычки в конце.
Гуммус-луджиль вытащил трубку и начал раскуривать ее. Лицо его было печально.
— Да. Я согласен. Без разрешения рорванцев селиться на их планете все путешествие теряет смысл. Мы не можем высаживаться на планету с сотней миллионов хорошо вооруженных туземцев с высокоразвитым военным искусством. Они устроят для нас настоящий ад, даже располагая только своим собственным оружием, а я готов держать пари, что они вскоре усвоят и наше оружие.
— Их можно покорить!
— Но какой ценой? Сколько жизней придется потратить? И все для блага нескольких миллионов человек, которых мы сумеем перевезти сюда. Парламент никогда не даст на это согласия.
— Ну… рорванцев можно убедить… — Торнтон говорил это, сам не веря в свои слова. И никто не верил. Раса, способная построить электрический генератор, не будет столь глупа, чтобы позволить нескольким миллионам агрессивных чужаков высадиться у себя дома. Последствия этого они легко могут предвидеть.
Эвери вернулся примерно через час. Он старался выглядеть бодро, но голос его звучал устало.
— Я говорил с местными вождями, они отправили сообщение правительству этой нации. У них есть несколько телеграфных линий, это новое для них изобретение. Правительство, несомненно, свяжется с другими. Нас просят подождать здесь немного, пока они смогут прислать своих ученых.
— Каковы шансы, что они позволят людям жить здесь? — спросил Гуммус-луджиль.
Эвери пожал плечами.
— Что мы можем сказать? Это будет решаться официально, но вы знаете ответ так же хорошо, как и я.
— Да, думаю, что знаю. — Инженер отвернулся. Его плечи поникли.
Глава 15
Остаток дня прошел в осмотре поселка. Тут было на что посмотреть. Гуммус-луджиль особенно заинтересовался двигателями; ему сообщили, что они получают энергию от гидроэлектростанции в горах; он осмотрел и маленькую, но прекрасно оборудованную химическую лабораторию. Фон Остен ознакомился с арсеналом, который включал несколько больших самодвижущихся пушек, стрелявших пороховыми зарядами, различные гранаты, мины и незаконченный экспериментальный глайдер, который, несомненно, будет действовать, когда его закончат. Торнтон перелистывал печатные книги и расспрашивал, при посредстве Эвери, о состоянии рорванской физики — оказалось, что она дошла до уравнений Максвелла и сейчас работала над идеей радио. Лоренцен старался показать, что ему интересно, и надеялся, что делает это успешно. Но вновь и вновь один из чужаков бросал на него взор, который мог не означать ничего, а мог означать и смерть.
Вечером состоялся банкет; весь поселок собрался в украшенном главном зале за особо приготовленными кушаньями вперемежку с выступлениями музыкантов. Глава поселка произнес короткую речь о «руках, скрещенных в космосе», и Эвери ответил в том же духе. Лоренцен изобразил скуку, какую испытывал бы, если бы не понимал ни слова. Внутри у него все звенело от напряжения. Весь день продолжался этот фарс. Рорванцы задавали Эвери вопросы о его расе, ее истории, науке, верованиях, намерениях — все, что с точки зрения астронома, соответствовало бы их нормальному интересу к людям. Но к чему этот торжественный обмен вопросами и ответами, если предполагалось, что только Эвери понимает их? Делалось ли это для Лоренцена, предупредил ли их Эвери, что он может знать больше, чем показывает? И если так, то насколько он уверен в том, что знает Лоренцен?
С каждой минутой он чувствовал себя все хуже: вопросы в вопросах. И что делать, что делать? Лоренцен посмотрел вдоль длинного сверкающего стола. Тут сидели рорванцы в своих ярких варварски
