Зазвонил мобильный, Артур машинально нажал кнопку.
— Да?
— Простите, что напоминаю, шеф, — мягко сказал Эдуард. — Все ждут в главном зале.
— Да-да. Я сейчас.
Артур сбросил вызов, но не тронулся с места.
За стенами замка блестит в солнечных лучах море, и, может быть, у самого горизонта идет теплоход…
Мир нежится под ясным осенним небом.
Лабиринт. Единственной мир, в котором уживаются высокие технологии и волшебство.
Его нельзя разрушать.
Нельзя открывать внешние коллатерали.
Нельзя менять внутренний порядок, потому что люди привыкли к нему.
Никто не спрашивает, как поддерживается баланс между магией и техникой.
Какую цену платит эссенциалист, нарушающий постулаты.
Люди хотят жить, улыбаться, любить, растить детей… И гордиться своей землей.
Артур сжал правую руку в кулак. Она до сих пор побаливает в сырую погоду. Гибкость пальцев восстанавливается медленно, он не может быстро печатать, неудобно пользоваться пером. Даже к пинг- понгу он вернулся совсем недавно.
Можно отменить костры. Можно разрешить инженерам работать над порталами.
Можно все, что угодно, и Трибунал не осудит.
Потому что Трибунал — он сам. Артур Пелганен, Первый судья.
Первый маг. И эссенциалист.
Снова звонит мобильный. Ну подождите же вы…
— Да!
— Шеф, где вы сейчас?
— …Там!
— Понял.
Эдуард отключился. Через минуту он уже стоял перед Первым.
Три года назад он сказал молодому магу: «Чем сильнее человек, тем больше испытаний выпадает на его долю. Но ты можешь облегчить испытания для других».
Артур остался в Трибунале…
— Артур, пойдем!
Щемелинский протянул эссенциалисту руку и буквально стащил его с помоста. Артур пришел в себя, слегка смутившись.
— Эд, я бы не хотел…
— Никто не узнает. Пошли, есть немного времени…
Они покинули двор и вошли в одну из дверей в стене. Главный провел Артура коротким широким коридором, и очень скоро они оказались в просторном, современно оборудованном помещении, залитом солнечным светом.
В спортзале.
Трибунальщики регулярно пользовались спортивным залом, поддерживая форму, дух да и просто расслабляясь.
Крыши не было, защитой от дождя и снега служил раздвижной купол. Сейчас его раскрыли.
Посреди спортзала был натянут батут.
— Снимай свою мантию. Залезай и прыгай. Если хочешь, я выйду.
— Останься, пожалуйста…
— Хорошо, Ваша честь…
Артур сбросил мантию на руки Щемелинскому и влез на сетку.
Надо только слегка присесть и оттолкнуться…
Нелегко разговаривать — прыгая, но слова выплескиваются сами…
Артур закрыл глаза.
Вдох. Выдох. Ветер. Прыжок.
Эдуард смотрел на молодого судью не отрываясь. Он пережил уже двух начальников.
Предшественник Циферблата — эссенциалист — славился своей мягкостью и человечностью.
Макс, профессиональный юрист, получил от него в наследство полуразвалившийся Лабиринт…
Артуру Циферблат оставил восстановленный мир. Процветающий, но усиленно отрицающий это.
Первому судье предстояло удержать Лабиринт от саморазрушения.
Балансировать.
«А все-таки жизнь в прыжке — прекрасна, — думал Эдуард, глядя на „летающего“ вверх-вниз мага. — Это лучшее, это самое настоящее, единственное, что имеет смысл…
Иногда кажется — солнце так близко, что даже успеваешь ощутить жар. Быстрее бьется сердце, и весь запас внутренней энергии выплескивается… чтобы помочь дотянуться, овладеть ярким, сияющим шаром…
А потом ты падаешь.
Но это твое право. И твоя жизнь»…
Первый судья спустился с батута, готовый огласить два приказа. По Лиге и Трибуналу.
— Ваша честь, — произнес Главный, накидывая на плечи Артура мантию. — У вас есть пятнадцать минут. Вы можете не выходить в зал, а направить распоряжения по сети. Мы ждем у экрана, так же как Глеб и Высокие магистры в своих учреждениях.
— Да, Эдуард, я больше не заставлю вас ждать. И спасибо.
Они пожали друг другу руки, после чего разошлись.
Артур шел в кабинет. Шаги гулко отдавались в узком коридоре.
«Только я тебя умоляю — не развали мир. Я так долго его берег».
— Я знаю, Макс.
«Как же ты будешь сжигать себе подобных»?
— Стас, и это помню.
Пятьдесят метров, потом открыть дверь, включить компьютер, сесть за клавиатуру и набрать тексты двух приказов.
Артур задумался. Сколько нужно времени для того, чтобы человек успел освоиться, помог соседнему миру, осознал свои ошибки — или их отсутствие — и захотел вернуться? Зиньковец вообще не захотел. Остальные известные ему осужденные начинали мечтать о возвращении уже через пару месяцев, но лет
