было?
Приняв душ и переодевшись, я отправился искать Альбертину на Милл-роуд в кафе «Розовая зебра». Именно туда она ходит, когда ей хочется быть кем-то иным, а не самой собой. Было уже шесть часов, близилось время закрытия. Она сидела одна у стойки с чашкой горячего шоколада и булочкой с корицей. Я заметил, что под красным пальто у нее небесно-голубое платье.
«Альбертина в голубых тонах, — подумал я. — Возможно, сегодня у меня будет удачный день».
— Можно к тебе присоединиться?
От моего голоса она вздрогнула.
— Если у тебя нет желания общаться, клянусь, что не пророню ни слова. Но этот горячий шоколад выглядит чудесно, и я…
— Нет. Пожалуйста. Я не против, если ты останешься.
Печаль всегда придает ее лицу выражение эмоциональной незащищенности. Она протянула мне руку. Я взял ее, и меня охватил трепет, дрожь пробежала по всему моему телу от подошв ног до корней волос.
«Интересно, — мелькнула у меня мысль, — она тоже испытывает волнение?» Кончики ее пальцев были прохладными, маленькая ручка слегка подрагивала в моей руке. В Альбертине вообще есть что-то детское, пассивная готовность со всем на свете соглашаться, которую Найджел, по всей вероятности, принял за уязвимость. Я-то лучше знаю, с чем это связано, но ведь я — совсем другое дело, и она, должно быть, это прекрасно понимает.
— Спасибо.
Сев на табурет рядом с ней, я заказал «Эрл грей» и самый что ни на есть калорийный пирог. Я уже сутки ничего не ел и вдруг почувствовал, что страшно голоден.
— Лимонный пирог-безе? — Она улыбнулась. — Он, судя по всему, твой любимый.
Я ел пирог, а она пила шоколад; булочка с корицей так и осталась нетронутой. Процесс поглощения пищи отчего-то придает мужчинам странно безобидный вид, словно все оружие сложено во имя самых обычных, повседневных целей.
— Как ты справилась с тем, что произошло? — спросил я, покончив с пирогом.
— Не хочу говорить об этом, — отозвалась она.
По крайней мере, она не притворялась, не делала вид, что не поняла вопроса. Еще несколько дней — и выбора у нее уже не будет. Нужно лишь шепнуть словечко газетчикам, и вся история выплывет наружу, нравится это Альбертине или нет.
— Мне искренне жаль… — начал было я.
— Все кончено, Би-Би. Проехали.
Ну, это ложь. Ничто никогда не кончается. Просто колесо вращается, вот и все, создавая иллюзию момента. А внутри этого колеса мы, охваченные усиливающимся отчаянием, точно крысы бежим к нарисованному голубому горизонту, который никак не приблизится.
— Я рад, что ты так настроена. По крайней мере, смерть закрывает дверь в прошлое.
— И что это значит? — поинтересовалась она.
— Ну, все находятся на стороне покойного. Заслуживает он того или нет. И каждый начинает его оплакивать, стоит ему благополучно отправиться на тот свет. Но как же все те, кто остался один на один с собственными проблемами? Стать мертвым довольно просто. Это даже моим братьям удалось. А вот жить с чувством вины куда труднее. Быть плохим парнем вообще нелегко…
— Так ты именно такой? — мягко промолвила она.
— Полагаю, мы оба уже знаем ответ.
Призрак улыбки скользнул по ее лицу, подобно клочку облака на летнем небе.
— Что произошло у вас с Найджелом? — задала она новый вопрос. — Он никогда ничего о тебе не рассказывал.
Вот как? Хорошо.
— Разве сейчас это имеет какое-то значение?
— Просто хочу понять. Между вами была какая-то ссора?
— Да нет, — пожал я плечами. — У нас были лишь некоторые разногласия.
— А у кого их нет?
— Наши разногласия были иного рода, — рассмеялся я. — У нас вообще семья не такая, как у всех.
В ее глазах на мгновение мелькнула тревога. У нее удивительно красивые глаза: синие, сказочные, с золотыми искорками. Рядом с ней я кажусь сероглазым; у меня вообще, как мне не раз говорили, глаза переменчивые и довольно холодные.
Она взяла чашку с шоколадом и осторожно поднесла к губам.
— Найджел и о семье почти ничего не рассказывал.
— Мы никогда не были близки.
— Дело не в этом. Так бывает во многих семьях. Дело в том, что он отчего-то не мог оставаться в стороне от своей семьи. Что-то словно удерживало его там…
— Наверное, наша мать, — предположил я.
— Но Найджел ненавидел мать… — Она осеклась. — Извини. Ты настолько ей предан!
— Да? — Мой голос звучал сухо. — Это Найджел так думал?
— Я просто решила… ты же до сих пор живешь с матерью…
— Ну, некоторые живут и с раковой опухолью, — отозвался я.
Альбертина почти никогда не улыбается. Мне кажется, ей весьма трудно разобраться во всех этих крошечных мимических движениях и изменениях выражения лица, определить разницу между улыбкой, хмурой гримасой и искаженным от боли лицом. Хотя ее внешность не назовешь невыразительной. Однако общественные условности не для нее; ее лицо не демонстрирует того, чего она не чувствует на самом деле.
— Так зачем ты продолжаешь жить с ней? — после паузы спросила она. — Почему не переедешь на другую квартиру? Как Найджел?
— Уехать от нее? — Мой смех прозвучал неожиданно резко. — Да и Найджел никуда от нее не делся. Он погиб в полумиле от родного дома. И девушку выбрал из ближайших соседей. Полагаешь, это означает уехать от нее? Нет, это означает одно: ты просто ничего не поняла. Вы оба кончились в одной и той же сточной канаве, но Найджел при этом, по крайней мере, смотрел вверх, на звезды.
Воцарилось очень долгое молчание, и я решил, что зашел слишком далеко. А она, однако, гораздо крепче, чем кажется!
— Извини, — добавил я. — Наверное, я слишком прямолинеен.
— Тебе сейчас лучше уйти.
Она поставила чашку, и я отчетливо уловил в ее голосе напряжение. Пока она полностью держала себя в руках, но готова была взорваться.
Оставшись, разумеется, на прежнем месте, я сказал:
— Еще раз прошу меня извинить. Но дело в том, что Найджел отнюдь не был невинным младенцем. Он просто играл с тобой, прекрасно зная, кто ты и кем была раньше. Найджел надеялся, что, как только доктор Пикок умрет, он сможет наконец купить заветный билет и убраться отсюда подальше.
— Ты врешь! — возмутилась она.
— Нет, на этот раз не вру.
— Найджел ненавидел лжецов. Именно поэтому и тебя терпеть не мог.
Ого! Как жестоко, Альбертина.
— Нет, меня он терпеть не мог, потому что именно я был любимчиком матери. Он всегда мне завидовал. Чего бы я ни захотел, это сразу же требовалось и ему. Возможно, именно поэтому ему потребовалась и ты. А также денежки доктора Пикока, конечно. — Я посмотрел на нетронутую булочку с корицей. — Ты не будешь булочку?
Она помолчала, будто не слышала, затем ответила:
— Я не верю тебе. Найджел никогда не стал бы мне врать. Он был самым честным и прямым человеком из всех моих знакомых. Именно за это я и любила его.
