обхватила за плечи:
– Пойдем, девочка моя. Я буду делать уколы, ну и ты займись чем-нибудь. Хотя бы соду и марганцовку разводи. Многим из них сейчас нужно только прочистить желудок. Скажи, пожалуйста, ты сегодня внимательно готовила?
Весь ужас ситуации постепенно начал доходить до меня.
Люди заболели после моего обеда.
Они отравились.
Это я их отравила.
Меня затрясло.
– Ну? – переспросила бабушка. – Холодильники работали нормально? Овощи ты мыла? Ножи? Руки? Разделочные доски?
– Да. Да. Да, – как заведенная повторяла я.
Бабушка отпустила меня, поняв, видимо, что толку тут не добьешься.
– Не бери в голову, скорее всего, ты ни в чем не виновата. Насколько я могу судить, тут отравление нитратами. Что они там намудрили со своими ненаглядными помидорами, хотела бы я знать. Перестань дрожать и давай, помогай мне. Ты не виновата, поняла? Не виновата!
Но были люди, которые думали иначе. Я принесла таблетки и стаканчик с водой круглолицей женщине, которая всегда ласково звала меня Дуняшей, и увидела вдруг, как сузились ее глаза, и запекшиеся губы прошептали:
– Чем ты нас обкормила, стерва?
Мне захотелось бросить все и убежать домой.
Но я не сделала этого.
Я была уже большой девочкой и знала – мое бегство будет доказательством вины.
Поэтому я стиснула зубы и продолжала делать свою работу. Теперь, кроме стонов, я слышала еще и оскорбления. Кроме боли видела еще и ненависть.
Это был самый ужасный день в моей жизни.
Но дальше было только хуже.
Из Москвы прибыли машины «Скорой помощи». Восемьдесят семь человек из тех, кто обедал у меня в столовой, были госпитализированы. Трое – в том числе и бухгалтерша Чайка – в тяжелом состоянии. Прочие остались на попечении бабушки в больничке или разошлись по домам – те, что чувствовали себя лучше других. Коли не было нигде. Мне хотелось его увидеть, но, по крайней мере, я чувствовала облегчение от того, что он здоров. Но он же обедал вместе со всеми! А вдруг он потерял сознание где-то в поле или в теплице и умирает сейчас там? Я высказала свои опасения бабушке, она коротко кивнула и подозвала Арчибальда. Я рвалась с ним, но он попросил меня остаться тоном, не терпящим возражений. Все куда-то исчезало, уплывало. Внезапно я обнаружила себя в собственной комнате, сидящей на кровати. Я совершенно не помнила, как я туда попала. Потом я, кажется, немного задремала, но проснулась от того, что в изголовье у меня разговаривали двое. Судя по интонациям, один из них оправдывался, другой обвинял, но ни слова не было понятно, как будто разговор велся на иностранном языке, допустим на китайском. Но когда я открыла глаза, никаких китайцев, ни осуждающих, ни оправдывающихся, рядом с кроватью не обнаружилось, а стояла бабушка и смотрела на меня молча.
– Как Коля? – спросила я первое, что мне пришло в голову.
– Да все с ним нормально, – сказала бабушка, присаживаясь на край постели. – Живот только скрутило, уже промыли, спит. А вот тебе надо вставать. Санитарный инспектор приезжал, мы с ним пробы взяли. А сейчас следователь приехал. С тобой поговорить хочет.
– Да? – Мне требовалось некоторое время, чтобы вырваться из цепкой трясины дремоты. – Когда же это они все успели понаехать?
– Душка, ты уже сутки спишь, – грустно сказала бабушка. – Я уж не стала тебя будить… Эх, девочка моя, плохи, кажется, наши дела. Ну, даст бог, все наладится. Оденься, умойся, спускайся вниз. Не бойся, я с тобой пойду.
Следователь ждал нас в кабинете Ивана Федоровича. Хозяин кабинета тоже там присутствовал, но как он изменился – словно умалился и усох за эти сутки, которые я провела в беспокойном забытьи. На его столе я увидела бульварную газетенку с броской красно-желтой обложкой. На рисунке изображен был огромный, налитой томат и какие-то перекошенные рожи с распяленными ртами, словно кричащие от ужаса. Яркий заголовок гласил:
«Массовое отравление! Помидоры-убийцы! Предельная доза нитратов!»
Увы, что-то мне подсказало: за товаром хозяйства «Перловка» больше не будут стоять очереди.
Следователь представлялся мне похожим на актера Константина Хабенского в роли сотрудника убойного отдела Игоря Плахова. Но он оказался пожилым человеком в плохо сидящем костюме, с большим мягким носом и оттянутыми вниз плачущими глазами. Фамилия его оказалась Тюряев. Неприятная фамилия. Тут тебе и тюря, и тюрьма… Когда я вошла, Тюряев сморкался в мятый носовой платок, огромный, как простыня. Сморкался громко, как слон трубил.
– Простите, аллергия, – сказал он и спрятал платок в карман.
Он смотрел на меня испытующе, словно хотел понять: боюсь ли я?
Но мне нечего было бояться. Моя совесть была чиста. Поэтому на все вопросы я отвечала быстро и легко. Я чувствовала себя как на экзамене, когда главное – не молчать и не мямлить. Следователь, кажется, это оценил.
– Бойкая девица Евдокия Звонарева, – заметил он, в очередной раз высморкавшись в свой гигантский платок. – Значит, она у тебя за повара работала, а, Иван Федорыч? Что ж, теперь я не удивляюсь. Молодец. Так вот, Евдокия Звонарева, у нас тут, видишь ли ты, возникла некоторая неприятность, и она вроде как и к тебе отношение имеет. Готова ты нам помочь?
– Конечно, – ответила я.
– Отправляли мы тут, видишь ли ты, материалы для лабораторного исследования. Сельхозпродукция сама собой, а еще и на кухне у тебя санинспекторы пошустрили. Остатки пищи, смывы с оборудования. Потом рвотные ма… Ну, да это тебя не касается. И что же мы выяснили, Евдокия Звонарева, а? Не догадываешься?
– Отравление нитратами?
– Надо же, какая проницательная девица. А откуда же тебе известно про нитраты-то?
– Бабушка сказала, – пожала я плечами. – И вот еще газета.
– Ага, ага. Твоя правда, Евдокия. И бабушка твоя права. Действительно, нитратами. Очень неприятная вещь нитраты. Сам однажды так арбузом отравился – ой-ой-ой! Две недели в больнице провалялся. И с тех пор, видишь ли ты, страшно этой темой интересуюсь. Ты вот, наверное, и не знаешь, что овощей-фруктов без нитратов в принципе не бывает. Нитраты суть соли азотной кислоты…
На этом месте меня передернуло – как-то стало не по себе. Да что она привязалась ко мне, эта кислота?
– …биологическое питание растений, – продолжал разглагольствовать Тюряев. – Их везде полно! Не только в овощах и фруктах, а и в рыбе, и в мясе, в молоке, в консервах… Даже в табачном дыме они есть, даже в питьевой воде. Только в водке нет, но она, зараза, и без того вредная! Но что растениям – еда, то человеку – отрава. Да ты сама видала, чего я тебе говорю. Сначала тошнота, рвота, потом, пардон, понос. Печень увеличивается, давление падает. Сердце колотится, как у мыши. Это я тебе по своему горькому опыту говорю, помню, каково мне было после арбузика-то. И ведь знал, что не стоит брать ранний, да еще у дороги, а не сдержался. Покушал и едва жив остался. Лежу, помнится, трясет всего… А знаешь, что хуже всего? Что от такого отравления развивается в клетках кислородное голодание, и они, заразы, гибнут, натурально задыхаются! А значит, кровь портится в человеке. Гемоглобин падает. Вот, Евдокия Звонарева, видишь ли ты, какая история. И эта дрянь, повторюсь, везде. Где-то больше, где-то меньше. Арбузы вот здорово нитраты накапливают, опять же. Дыни тоже. Редиска. Ну и силос всякий – салат там, укроп, шпинат. В огурцах и капусте уже поменьше, и в моркови, и в кабачках. А меньше всего, знаешь, где? В фасоли и картофеле, а также в яблоках и помидорах. Чуешь, Евдокия Звонарева? В помидорах! Значит, понапрасну вас газетенка-то эта ославила. Ну да, людям ведь ничего не объяснишь. Как заберут себе в голову, что, мол, этого есть нельзя, так ни за что не станут, хоть им бесплатно давай!
