офицер находит ее еще на ногах, но как только он подбегает к ней и берет на руки, она теряет последние силы и говорит, что безумно его любит и что скоро они снова будут вместе в Берлине. Он видит, что она серьезно ранена, потому что его руки в ее крови, пуля попала ей в плечо или в грудь, не помню. Он целует ее, и когда отнимает свои губы от ее губ, она уже не дышит. Последняя сцена происходит в Пантеоне героев в Берлине, это невероятно красивый монумент, похожий на греческий храм, гигантские статуи героев… И она тоже там, в виде статуи в натуральный рост, неземной красоты, в греческой тунике — но я думаю, это она сама стояла там с белым, напудренным лицом. Ее руки тянутся у нему, будто хотят обнять, и он кладет в них цветы. Затем уходит, и тут появляется свет, идущий словно с небес, и офицер идет с полными слез глазами, а статуя остается позади, совсем одна, и протягивает к нему руки. И потом мы видим надпись на храме, которая гласит что-то вроде того, что Родина их никогда не забудет. И он уходит в одиночестве по дороге, залитой солнечным светом. Конец.[8]
Глава 5
— Тебе надо бы съесть чего-нибудь.
— Я ничего не хочу.
— Молина, почему ты не попросишься к врачу? Он тебе поможет.
— Мне уже лучше.
— Тогда не смотри на меня так, словно это я виноват.
— Что значит «так»?
— Ты странно смотришь.
— Ты спятил, Валентин? Если я на тебя смотрю, это еще не значит, что я тебя в чем-то обвиняю. Да и в чем? Ты с ума сошел?
— Ты снова споришь, значит, тебе и вправду лучше.
— Нет, мне не лучше, слабость такая…
— Давление, наверное, низкое.
— Я, пожалуй, немного позанимаюсь.
— Да ладно, Валентин, поговори со мной.
— Нет, пора заниматься. Я должен придерживаться расписания. Ты же знаешь.
— Ну всего один раз, что от этого изменится?
— Обычно так все и начинается: сначала пропускаешь один раз…
— Лень — мать всех пороков, говорила мне мама.
— Пока, Молина.
— Как бы я хотел увидеть маму. Все бы отдал, чтобы взглянуть на нее.
— Слушай, помолчи, мне надо много прочитать.
— Ты такой зануда.
— Тебе что, нечем заняться? Журнал полистай.
— Не могу читать. Смотрю на текст, и голова начинает кружиться. Все-таки мне нехорошо.
— Прости, конечно, но если тебе нехорошо, иди к врачу.
— Хорошо, Валентин, занимайся, ты совершенно прав.
— Слушай, это нечестно, не надо разговаривать со мной таким тоном.
— Прости, наслаждайся своей книгой.
— Можем поболтать немного вечером, Молина.
— Расскажешь мне какой-нибудь фильм.
— Я ни одного не знаю, лучше ты.
— Как бы я хотел, чтобы ты рассказал какое-нибудь кино прямо сейчас. Которого я никогда не видел.{3}
— Во-первых, я ни одного не помню, а во-вторых, мне надо заниматься.
— Когда-нибудь и ты окажешься в моем положении, вот тогда посмотришь, каково это… Ладно, шучу. Знаешь, чем я займусь?
— Чем?
— Буду думать о каком-нибудь фильме, каком-нибудь романтическом — не в твоем духе. Вот чем я себя займу.
— Вот и хорошо, отличная мысль.
— А вечером расскажешь мне что-нибудь — например, что ты читаешь.
— Ладно.
— Потому что я тебе уже много чего рассказал. Вряд ли даже вспомню какой-нибудь новый фильм, чтобы рассказать в деталях.
— Подумай о чем-нибудь приятном.
— А ты занимайся, а то помнишь: лень — мать всех пороков.
— Хорошо.
—