И она уходит… Тогда он понимает, что висит у нее на шее и она вынуждена так унижаться, лишь бы спасти его. Он наблюдает, как рыбаки с заходом солнца возвращаются на берег; он бредет по песку, на небе прекрасная полная луна, кажется, что она дрожит и раскалывается на маленькие кусочки в темных водах. Ветра совсем нет, все тихо, он слышит лишь биение собственного сердца. Рыбаки опять затягивают свою грустную песнь, и он начинает подпевать им; кажется, будто отчаяние само диктует ему слова: «…луна, мерцающая… во тьме… моего одиночества… куда? Куда идешь ты?.. Пойдешь ли ты сегодня в свой ночной дозор… как и она?.. С кем, с кем она?.. Скажи ей, что люблю, скажи ей, что умру… нет мочи больше ждать… ждать ее… наступает ночь… ночь, что несет горе и несчастья… скажи ей, чтоб не…» В общем, когда она возвращается утром, его нет; он оставил записку со словами, что безумно любит ее, но больше не может быть для нее обузой, и не стоит пытаться искать его, потому что, если Господь хочет, чтобы они снова встретились… они встретятся, даже если не будут к этому стремиться… Она видит вокруг много окурков и спички, знаешь, такие, которые дают в портовых барах, и понимает, что он видел ее там…
— И это все?
— Нет, там еще много, но давай отложим до следующего раза.
— Хочешь спать?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
— Из-за этого фильма у меня портится настроение, даже не знаю, зачем вообще я начал его рассказывать.
— …
— Валентин, у меня дурное предчувствие.
— Какое?
— Что меня просто переведут в другую камеру и не выпустят, что я больше никогда тебя не увижу.
— …
— Мне было так хорошо… но начал вот рассказывать это кино и опять расквасился.
— Зачем загадывать заранее, Молина, кто знает, что будет дальше?..
— Боюсь, случится что-то плохое.
— Например?
— Слушай, мне очень важно отсюда выйти, главным образом из-за матери. Но тогда, я боюсь, некому будет… позаботиться о тебе.
— А о себе ты не думаешь?
— Нет.
— …
— …
— Молина, хочу задать тебе вопрос.
— Ну?
— Это сложно. В общем… дело вот в чем: физически ты такой же мужчина, как и я…
— Угу…
— Конечно, ты ничем не отличаешься. Тогда почему же ты никогда… не ведешь себя как мужчина? Не с женщинами, раз они тебя не привлекают. Но с другими мужчинами.
— Нет, это не для меня…
— Почему?
— Потому что.
— Вот этого-то я и не понимаю… Другие гомосексуалисты — они другие.
— Всяко бывает. Но я… нет, я не такой… Я по-другому не умею.
— Послушай, я ничего в этом не смыслю, но хочу кое-что тебе объяснить, даже если это будет несколько путано… Не знаю.
— Я весь внимание.
— Я хочу сказать, что, если тебе нравится быть женщиной… ты не должен из-за этого чувствовать себя униженным.
— …
— Не знаю, понимаешь ли ты… как бы тебе объяснить?
— …
— Я имею в виду, ты никому ничего не должен, не должен ни перед кем оправдываться. Ты не должен… пресмыкаться.
— Но если человек… мой муж, он должен командовать, так правильно. Это естественно, потому что так он… будет чувствовать себя мужчиной в доме.
— Нет, мужчина в доме и женщина в доме совершенно равны. А если нет — то их отношения становятся похожи на эксплуатацию.
— Но тогда ведь неинтересно.
— Почему?
— Это, конечно, очень интимная вещь, но раз ты спрашиваешь… Изюминка в том, что, когда мужчина обнимает женщину… ты чувствуешь себя немного напуганной.
— Нет, это чепуха какая-то. Кто это тебе сказал? Все вовсе не так.
— Но я так чувствую.
— Нет, ты так не чувствуешь, тебе вбили в голову, уж не знаю кто, эту байку про домохозяек. Быть женщиной — не значит быть… ну, не знаю… мученицей. Послушай… если бы это не было больно, я бы позволил тебе сделать со мной то же самое, чтобы показать: быть настоящим мужчиной — это не дает никаких особых прав.
— Давай прекратим этот разговор, потому что он ни к чему не приведет.
— А по-моему, приведет, я хочу еще поговорить.
— А я не хочу.
— Почему?
— Потому что не хочу, и точка. Пожалуйста, я тебя прошу…
Глава 14
