мужчины, которых он исследовал и среди которых были и гомо-и гетеросексуалы, биологически все являлись мужчинами. Также теория Ланга опровергается в труде Дж. Мани «Становление сексуального поведения», где автор утверждает, что гермафродиты, несмотря на свою явную бисексуальность, не проявляют никакой двойственности при выборе сексуального партнера; сексуальное влечение этих людей, утверждает Мани, не зависит от их внутренних половых органов — яичников, яичек или того и другого вместе. Физическое влечение гермафродита обусловлено исключительно его воспитанием и привычками, независимо от того, какие внешние черты и внутренние половые признаки у него превалируют. Все вышесказанное позволяет предположить, что гетеросексуальность, как и гомосексуальность, несмотря на физическую конституцию человека, являются следствием каких-либо психологических причин и не предопределены эндокринными факторами.
Третья, и последняя, теория физического происхождения гомосексуальности, которую рассматривает Вест, говорит о наследственной обусловленности данной сексуальной наклонности. Вест указывает, что, несмотря на серьезность исследований в этой области, среди которых он выделяет работу Ф. Дж. Каллмана «Сравнительное исследование генетических аспектов мужской гомосексуальности», результаты этих исследований довольно неопределенны и не позволяют с точностью утверждать, что гомосексуальность является физической характеристикой наследственного типа. (Прим. автора.)
2
Прибытие звезды не сопровождалось привычной шумихой; наоборот, было решено, что Лени Ламэзон прибудет в столицу третьего рейха инкогнито. Прессу созвали лишь после проб с костюмами и гримом. Наконец самая знаменитая французская певица вышла к наиболее известным представителям мировой свободной прессы в берлинском «Гранд-отеле». Мягкие звуки оркестра из чайного садика едва доносились до расположенного на верхней галерее Имперского зала, предоставленного для этого случая. Лени слыла воплощением капризной парижской моды, а ее красота служила образцом для всех модниц. Поэтому все ожидали увидеть куклу с мелкими кудряшками перманента и ярко нарумяненными щеками и толстым слоем пудры. Ожидали, что под тяжестью накладных ресниц и избытка теней на веках у нее будут закрываться глаза. Особенное любопытство вызывал ее наряд, в котором, как предполагалось, будет обилие бессмысленных складок, согласно вкусам декадентствующих зарейнских кутюрье, которые, как известно, всеми силами старались изуродовать женскую фигуру. Но во время встречи можно было уловить восхищенный шепот: к публике вышла совершенно другая женщина, и все сразу же расступились, давая ей дорогу. Оказалось, что ее тонкая талия и покатые бедра не были скрыты пышными тканями, ее упругий бюст не был сдавлен экстравагантным платьем: наоборот, девушка, будто спартанка, была одета в простейшую белую тунику, которая подчеркивала все достоинства ее фигуры, а свежее, без следов грима лицо напоминало пышущее здоровьем лицо пастушки. Разделенные на прямой пробор и заплетенные в длинную косу волосы были аккуратно уложены вокруг головы. Короткая белая накидка из той же белой ткани лежала на ее плечах, но не прятала от взоров крепкие руки. «Идеал красоты — это здоровое тело», — так сказал наш Вождь, а в отношении женщин он добавил: «Их задача — быть красивыми и рожать сыновей. Женщина, подарившая своему народу пятерых сыновей, сделала для страны гораздо больше, чем самая замечательная на свете юристка. В контексте идеологии национал-социализма женщине вообще нет места в политике. Вовлечь ее в парламентскую сферу, где она отойдет на задний план, означало бы лишить ее достоинства. Возрождение Германии — дело рук мужчин, а чтобы вершить судьбы всего мира, начиная от самого Фатерланда и кончая его бесчисленными колониями, третьему рейху, который сейчас насчитывает около 80 миллионов человек, через столетие, в славном 2040 году, понадобится не менее 250 миллионов граждан. И здесь важную роль сыграют женщины, но сперва мы учтем горький опыт других народов в вопросе расового вырождения, и процесс этот будет остановлен с помощью сознательного национализма. Это будет синтез Государства и Народа». Именно эти слова повторил очаровательной иностранке в так называемом Имперском зале представитель берлинской студии, подписавшей с ней контракт, — слова, которые произвели на Лени столь же сильное впечатление, как и ее чистая красота — на журналистов из разных стран.
На следующий день ее портрет украшал первые полосы газет свободного мира, но Лени некогда читать хвалы в свой адрес; она берет телефон и, преодолевая сомнения, звонит Вернеру. Она спрашивает, собирается ли он перед отъездом в Париж провести несколько дней в столице и не познакомит ли он ее с достижениями новой Германии. Для начала Вернер отвозит ее на слет немецкой молодежи, который проходит на огромном стадионе. Отказавшись от удобного официального лимузина, он везет Лени туда в своем быстром белом двухместном автомобиле; он хочет, чтобы она испытала, что значит быть частью многотысячной толпы, и это ему более чем удается. Все, кто оказывается рядом с ней, восхищаются Лени, причем не экстравагантностью дивы, а ее царственной осанкой, пышущим здоровьем телом, естественной красотой. Лени появляется на людях в простом костюме, напоминающем строгую военную форму. Ткань, которую изготавливают в альпийских землях, словно отражает суровую жизнь в горах, но тем не менее подчеркивает все прелести ее фигуры; только высокие плечи костюма не слишком гармонируют с ее изящным силуэтом, впрочем, из-за них она кажется более крепкой и здоровой. На стадионе Вернер с восторгом смотрит на Лени, которая, как он и ожидал, не может скрыть восхищения. Лени спрашивает Вернера, почему искусство в Германии столь возвышенно, ведь в остальной Европе утвердилось искусство легкомысленное и эфемерное, как в живописи и скульптуре, так и в архитектуре, искусство абстрактное и чисто декоративное — и оно обречено на скорую гибель, как и женская мода, измышленная за Рейном. Он прекрасно знает, что ей ответить, но не спешит это делать и просит немного подождать. И они становятся свидетелями незабываемого спектакля, который демонстрирует цвет германской молодежи: на зеленом поле выстраиваются ровные ряды, потом они внезапно распадаются, образуя что-то вроде волны, а затем снова сходятся, как бы подтверждая прочность первоначального построения. Это молодые гимнасты обоих полов. Они одеты в белое и черное. Как бы комментируя это спортивное действо, на которое Лени смотрит с трепетом, Вернер говорит: «Да, героизм будет единственной моделью политических судеб — именно он стал выразителем духа нашей эпохи. Футуристическое или коммунистическое искусство — это искусство ретроградов и анархистов. Наша нордическая культура стоит в оппозиции как к азиатскому авантюризму, так и к коммунизму и католическому фарсу — продукту ассирийской деградации. Любви надо противопоставить честь. А Христос должен стать атлетом, способным силой кулаков изгонять торгующих из храма». Под конец молодежь — истинная надежда национал-социализма — хором поет воинственные песни, пронизанные патриотизмом: «… взвейся выше, о великое историческое знамя! Молодой революционер должен иметь страстное сердце, чтобы суметь пробудить в себе ярость и вершить праведный суд, направляя свой гнев твердой и уверенной рукой и так возвышая людские массы». Как узнаваем здесь лозунг маршала Геббельса, истинного апостола современной пропаганды! И Лени, несмотря на смятение, возникшее у нее в душе, после того как она услышала, как Вернер выносит смертный приговор, внезапно испытывает ликование. Вернер берет ее за руку, привлекает к себе, но не осмеливается поцеловать, боясь, что губы ее опять окажутся холодными. В тот же вечер они ужинают вдвоем и оба молчат. Вернер не может понять, в чем дело, он лишь чувствует, как далека она, как поглощена собственными мыслями. Оба почти не притрагиваются к еде. Лени осушает бокал легкого мозельского вина и со всей силы швыряет бокал в пылающий камин — тот разбивается вдребезги. И Лени напрямик задает так долго мучивший ее вопрос: «Как мог ты, лучший из лучших, приказать убить человека?» Поняв, в чем дело, Вернер с некоторым удивлением отвечает: «Ты из-за этого была так холодна со мной?» Когда Лени утвердительно кивает, Вернер тотчас везет ее в министерство иностранных дел. Несмотря на поздний час, в правительственных учреждениях кипит работа, потому что новая Германия не знает отдыха ни днем, ни ночью. Перед формой Вернера открываются любые двери. Через пару минут они входят в подвальное помещение, оборудованное под небольшой кинозал. Вернер приказывает начать показ фильма. На экране страшные, леденящие душу документальные кадры о голодающих. Голод в Северной Африке, голод в Испании, голод в Далмации, на Янцзы, в Анатолии. И на фоне всех этих ужасающих картин неизменно
