Оставшись один, Ангелос сделал нечто, что было ему совсем не свойственно. Немало озадачив свою секретаршу, он велел ни с кем его не соединять. Затем лениво опустился в свое кожаное кресло. На его красивых полных губах заиграла чувственная улыбка: больше не придется принимать холодный душ. И никаких бессонных ночей. В глазах вспыхнул дьявольский огонек. Снежная Королева теперь принадлежит ему. После трех лет ожидания она наконец-то будет его.
Корыстная и хладнокровная, она тем не менее была изысканно, поразительно красива, и даже Ангелос, искушенный ценитель женской красоты, каким он себя считал, был сражен, когда впервые встретился с Макси Кендалл лицом к лицу. Она напоминала Спящую красавицу из сказки. Недосягаемая, нетронутая… Из груди Ангелоса невольно вырвался мрачный смешок. Какой нелепый образ способно создать воображение!… Целых три года она была любовницей человека, годившегося ей в деды. В юной леди не было и намека на невинность.
Однако, несмотря ни на что, он не станет использовать ссуду как прямой путь к достижению цели. Надо быть джентльменом. Проявить обходительность. Он вызволит ее из финансовых затруднений, завоюет ее благодарность, и в результате она будет относиться к нему с такой преданностью, о какой Лиланд не мог даже мечтать. С ним она не будет холодна. А уж он окружит ее роскошью, обрамит ее совершенную, словно бриллиант, красоту соответствующей оправой, будет удовлетворять самую ничтожную ее прихоть, малейший каприз. Ей больше не придется работать. Разве может здравомыслящая женщина пожелать большего?
Пребывая в счастливом неведении относительно строящихся насчет нее планов, Макси выбралась из такси. Каждое движение было пронизано природной грацией, роскошная грива золотых волос развевалась на ветру. Распрямившись во весь рост (метр восемьдесят), она оглядела дом покойной крестной. «Гилборн» представлял собой изящное строение в георгианском стиле, расположенное в прелестном местечке.
Приблизившись к дверям, Макси почувствовала, как больно сжалось сердце, и ей с трудом удалось сдержать навернувшиеся на глаза слезы. День, когда она впервые вышла в свет с Лиландом, ее крестная, Нэнси Лиуорд, прислала письмо, в котором ясно дала понять, что с этих пор девушка больше не желанная гостья в этом доме. Однако четыре месяца назад крестная приезжала к ней в Лондон. Последовало нечто вроде примирения, вот только она ни словом не обмолвилась о том, что больна, даже не намекнула, и сообщение о смерти девушка получила лишь после похорон.
Так что появиться теперь на оглашении завещания Нэнси, да еще и питать несбыточные надежды, что в последнюю минуту сердце крестной смягчилось и она нашла в себе силы простить ей образ жизни, который считала безнравственным, было просто нелепо.
В изящной дамской сумочке Макси уже лежало письмо, обратившее в прах все надежды на будущую свободу. Оно пришло утром. И напомнило о долге, который, как она наивно полагала, будет списан после развода с Лиландом. Он и так отнял у нее три бесценных года жизни, и все это время она вносила все деньги, что ей удавалось заработать как модели, в погашение долга.
Разве этого недостаточно? Она оказалась на улице, без гроша, а печальная слава нанесла серьезный урон перспективам ее карьеры. Лиланд был тщеславным и поразительно эгоистичным человеком, однако в нем не было жестокости, и он был отнюдь не беден. Почему он так поступает с нею? Разве нельзя было дать ей время хотя бы снова встать на ноги, прежде чем присылать счет?
Горничная открыла дверь прежде, чем девушка коснулась звонка. Полное лицо выражало суровое неодобрение.
– Мисс Кендалл, – такого холодного приема ей здесь не оказывали ни разу, – миссис Джонсон и мисс Филдинг уже ждут в гостиной. Мистер Хартли, поверенный миссис Лиуорд, скоро прибудет.
– Благодарю… нет, не нужно провожать меня. Я хорошо помню дорогу.
Однако в нескольких шагах от гостиной Макси остановилась, не решаясь предстать пред ясны очи находившихся там женщин и откровенно побаиваясь реакции одной из них. Она задержалась у окна, из которого открывался вид на сад – гордость Нэнси. В памяти словно из тумана, выплыла картина: летний день, послеобеденный чай для трех девочек – Макси, Дарси и Полли. Ради Нэнси, у которой никогда не было своих детей и которая жила старыми представлениями и этого же требовала от своих крестниц, девочки стараются вести себя как можно лучше.
Макси всегда была третьей лишней. Дарси и Полли росли в благополучных семьях. Они были модно одеты, когда приезжали погостить в «Гилборн», а у Макси даже не было приличного платья, и каждый год неизменно Нэнси брала ее с собой за покупками. Можно лишь представить, в каком шоке была бы крестная, узнай она, что отец девочки продавал все эти дорогие наряды, как только та оказывалась дома.
Рано умершая мать Макси, Гвен, когда-то была компаньонкой Нэнси, однако та предпочитала называть ее подругой. Но крестной очень не понравился человек, которого ее компаньонка и подруга выбрала себе в мужья.
Слабость, эгоизм, ненадежность… Расс Кендалл, к несчастью, обладал полным набором подобных качеств, но он также был единственным родителем, которого знала Макси, и она его любила. Отец вырастил ее один и любил, как умел. А что до его полной неспособности держаться с достоинством в обществе такой богатой женщины, как Нэнси, то Макси воспринимала это как крест, который выпал на ее долю.
Каждый раз, когда Расс Кендалл привозил дочку погостить в «Гилборн», он задерживался дольше, чем позволяли приличия, пытаясь умаслить крестную комплиментами, прежде чем в очередной раз попросить взаймы. Он словно не замечал холодной неприязни пожилой дамы. И всякий раз, когда отец наконец уезжал, Макси чувствовала облегчение, смешанное с чувством вины.
– Мне показалось, машина подъехала, но, должно быть, я ошиблась. Поскорее бы Макси приехала… Мне не терпится снова ее увидеть, – внятно проговорил женский голос.
Макси удивленно обернулась, только сейчас заметив, что дверь в гостиную приоткрыта. Голос принадлежал Полли, робкий и мягкий, как и его обладательница.
– Вот уж без кого я с радостью обойдусь, – резко отозвался другой женский голос. – Макси – кукла…
– Она же не виновата, что красивая, Дарси.
Стоя за дверью, Макси вся сжалась, обескураженная жгучей враждебностью, прозвучавшей в язвительном голосе Дарси. Значит, та так и не сумела простить ее, а ведь в том, что разрушило их дружбу три года назад, меньше всего была виновата Макси. Жених бросил Дарси у алтаря. Он ждал до последней минуты, чтобы признаться, что влюблен в одну из подруг невесты. Этой подругой, не проявлявшей ни малейшего интереса и ни разу не позволившей себе даже намека на флирт с женихом, к несчастью, оказалась Макси.
– Разве это повод, чтобы уводить чужого мужа?
– Любовь не выбирает, – ответила Полли с удивительной для нее пылкостью, – а теперь, когда он вернулся к жене, Макси, должно быть, совершенно подавлена.
– Если Макси когда-нибудь и влюбится, то уж точно не в древнего старика, как этот, – презрительно отрезала Дарси. – Она бы и не взглянула на Лиланда Коултера, не будь он мешком с деньгами! – Ты что, забыла, какой у нее отец? Жадность у Макси в крови. Помнишь, как Расс вечно пытался выманить у бедняги Нэнси деньги?
– Я помню только, как его поступки смущали и огорчали Макси, – натянуто произнесла Полли, испуганная высокомерием подруги.
В наступившей тишине Макси сжала руки. Она чувствовала себя отвратительно, ей было просто тошно. Так, значит, все осталось по-прежнему. Дарси все так же упряма и ни за что не хочет признать, что не права. Макси, однако, надеялась, что время умерило враждебность подруги и они смогут хотя бы помириться.
– Она и вправду редкая красавица. Стоит ли винить ее за то, что она пользуется этим? – вздохнула Дарси, пытаясь взять себя в руки. – Да и что еще ей остается? Я никогда не замечала в ней большого ума…
– Как ты можешь, Дарси! У Макси ведь была сильная дислексия, – с укором напомнила подруге Полли.
