дело, – сказал Утопил Гарпун. – Но ведь камень этот не такой большой, чтобы пропащие времена накликать?
– Это только первый знак. Проверь чулки у Недотепы – не слишком ли туги?
Утопил Гарпун прошел вперед, ко второму, сразу за вожаком ряду собак в упряжке. Недотепа грыз тесьму у верха чулка из оленьей кожи, надетого на его правую переднюю лапу. Утопил Гарпун снял варежку и просунул палец в чулок. Палец прошел легко, лапа внутри чулка была теплая и сухая.
– Непохоже на то. А вот на что похоже, так на то, что он собрался этот чулок сожрать.
– Отвадь его.
Утопил Гарпун потянулся рукой к шкирке Недотепы. Недотепа прижал уши и поджал хвост.
– Еще будешь грызть тесьму, точно за шкирку оттаскаю, – сурово наставил пса ученик Брата Косатки.
– Поехали ко второму знаку. Толкни нарту…
После недолгой ездки вдоль берега, глазам генена[13] и его будущего преемника предстало что-то совсем уж непонятное. По общим очертаниям, диковина напоминала умиак[14], но была в разы больше. Еще страннее, если у умиака дерево шло только на каркас, огромная лодка, вмерзшая в лед у берега острова, была вся сделана из длинных полос дерева, не покрытых ни моржовыми, ни тюленьими шкурами. Зато обледеневшие остатки огромной шкуры, натянутые на деревянную же раму, висели почему-то над тем местом, где в умиаке сидели бы гребцы. И уж начисто необъяснимо, над этой рамой скособоченно торчала изряднейшая – почти в длину всей диковины – жердина.
– Видно, как-то это сюда приплыло. На жердине, может, парус был, – решил Утопил Гарпун. – Но как оно могло плыть, если дерево не крыто шкурами?
– Сюда его льды притащили, – поправил Брат Косатки. – Оставим собачек поодаль, я не хочу подъезжать близко. Распряги-ка их.
После недолгой возни с балбашками, Утопил Гарпун распряг всех собак, пресек начавшуюся было драку, и пошел за гененом, уже медленно бредшим в сторону деревянной непонятицы. Она была даже больше, чем поначалу показалось, и идти пришлось довольно далеко, но по плотному снегу путь был нетрудным.
– Сколько дерева! Здесь всему нашему племени на много лет хватит на весла, и на каркасы для нарт и каяков, – обрадовался ученик генена.
– Не спеши радоваться. По этим веревкам можно залезть внутрь, – Брат Косатки протянул руку к месту, где с борта не совсем умиака свисали две веревки, соединенные досками.
Насколько диковинная лодка была странна снаружи, внутри она была еще несуразнее. За мачтой обреталось нечто частично черное, частично блестящее, с огромным котлом посередине, как у племен длинных домов. По бокам от большого котла торчали котлы поменьше, а из них высовывались будто бы рукояти весел, только сделанные из металла. Эти рукояти были присоединены с обеих сторон к блестящему кругу, похожему на изображение Сигник, солнечного инуа. Язычки пламени по ободу этого круга соединялись с такими же язычками на другом, насаженном на еще одну черную штуковину, проходившую вдоль дна совсем не умиака, и упиравшуюся в деревянный короб с крышкой. Еще один короб, длинный и узкий, шел вверх, вдоль мачты. В одном боку большого котла виднелась полуоткрытая крышка.
Утопил Гарпун двинул крышку рукой, и понюхал внутреность закопченного пространства внутри.
– Здесь горел огонь, но пахнет он непонятно – не китовое сало, не тюленье, не рыбий жир, и даже не дерево.
– Вот что здесь горело, – Брат Косатки открыл ларь, встроенный в дно лодки, и вытащил оттуда кусок темного камня. – Сильные заклинания нужны, чтобы камни горели.
– А зачем камням гореть?
– Мне это ведовство незнакомо, но думаю, оно привлекает инуа духов ветров. Огню нужен приток воздуха. Значит, огонь и ветер друзья. Чтобы огонь сжег камень, обаче, сильный ветер нужен. А Силла верховодит духами ветров.
– Какая прорва металла! Всем нартам на подрезы хватит, всем охотникам на ножи, лучше, чем у племен длинных домов!
– Говорю тебе, не спеши радоваться. Посмотрим, что еще здесь есть.
По другую сторону от мачты, пространство внутри деревянного судна было пересечено несколькими подвешенными сетями, похожими на гамаки, в которых спали некоторые жители длинных домов далеко на юге. В одной из сетей спиной к мачте лежало тело, завернутое в волосатую шкуру.
– Смотри, Брат Косатки! Может, это и есть заморский мореход из предсказания?
Утопил Гарпун подошел поближе и взглянул на мертвеца. Он был готов к неожиданности, но не к такой. Взгляд узких темно-карих глаз ученика генена встретился с невидящим взглядом выпученных, покрытых мелкими морщинами и иголками льда кожаных шаров из глазниц без век. Но это было не худшее. Нижняя часть лица покойника была покрыта всклокоченной и смерзшейся шерстью с темными густыми подтеками, из которой торчали под разными углами коричневые зубы, длиннее, чем собачьи клыки. В край волосатой шкуры вцепились руки с изогнутыми грязными когтями.[15]
– Не трогай его!
Утопил Гарпун ни капельки не нуждался в этом предупреждении.
– Ты прав, учитель. Сильное ведовство в этом умиаке-из-дерева, не стоит ничего отсюда брать.
– Обаче, это вообще не умиак. Или не просто умиак. У кита, нипример, или у косатки, есть кости, сердце, легкие, мышцы, мозги… У умиака есть только кости да шкура. А у этого… Где у кита желудок, тут очаг для черных камней. Где легкие, там большой котел. Где мышцы, там тоже не пойми что такое. А вместо мозга – мертвое тело. Сдается мне, это не руками сработано. Это взяли кита или косатку, сказали заклинание, и морской зверь из живых мяса и костей превратился в умиак, да не умиак, из дерева, меди, и мертвечины. Такой нам вот второй знак. Пойдем смотреть третий.
– А может, наоборот? Сработали-то руками, но сказали слова, и к сработанному привязали, например, инуа белухи или кита-горбача?
– Плохое, плохое дело, если и так вышло…
Брат Косатки и Утопил Гарпун дошли до нарты очень быстро. Обычно собаки ждали бы, свернувшись в клубки, но вся свора стояла, подозрительно повернувшись к огромной лодке. Вожак, Драное Ухо, оскалил зубы и низко рычал. Собаки были видимо рады возвращению генена с учеником, и даже не устроили обычной драки, когда Утопил Гарпун и Брат Косатки, каждый со своей стороны, присоединили их алыки к потягу из моржовой шкуры.
Брат Косатки покрутил остол, вытащил его изо льда, освободив нарту, и взмахнул хореем. Утопил Гарпун пробежал несколько шагов рядом с нартой, подталкивая дугу, потом запрыгнул в нее позади каюра. Собаки споро тянули к югу, не нуждаясь в поощрении ни словом, ни тем более хореем. Они тоже были рады покинуть близость второго знака.
Дальше на юг, по приближении к поворачивавшему и поднявшемуся покруче берегу острова, стали попадаться следы чьего-то перехода – брошенная обувь несуразной работы, кухлянка, не сшитая из шкур, а свалянная из шерсти, куски дерева, длиннющее сломанное весло. За поворотом берега открылась замерзшая бухта с каким-то сооружением поодаль – не иглу и не чумом. Негостеприимно скособоченное треугольное укрытие было покрыто такой же огромной замерзшей шкурой, как и верх умиака-из-дерева. Рядом с укрытием виднелось занесенное снегом кострище, и что-то валялось.
– Не распрягай собак, день хоть и долог уже, да ночь все холодна. Быстро глянем и вернемся, – сказал Брат Косатки. – Заодно покажешь мне, как ты читаешь следы.
– Волокли здесь что-то. Тяжелое, на двух полозьях. Костер долго горел, несколько дней. Плавник жгли, и может, еще дерево, что с собой принесли. Вот тело лежит. Думаю, этот замерз. Одежда дрянная. Не нанучья шкура, не тюленья, даже не моржовая. Вообще не шкура. Из шерсти сплетена. Нанук лицо и руки съел, дальше есть не стал. Почему? Этого всего съел. Стой, два нанука было. Дрались, кости раскидали. Котел у кострища лежит, перевернут.
– А в котле что?
– Рука. Наверно, нануки закинули, пока дрались. Нож из металла. Можно я хоть этот нож заберу?
