так полагаю, тебе в Гладсхейм еще многих суждено отправить, прежде чем самому во цвете славы туда отбыть.
«Вот уж какой почести ввек не надо,» – вместе с уже выцветавшим воспоминанием о посещении равнины, где вечно бились мертвецы, промелькнуло в голове у Горма.
Конунг закончил:
– Так хочешь, я подарю тебе жизнь? Решай.
– Если мы все ее получим, – был ответ.
– Не верь ему! – Кнур встал рядом с Гормом, по левую руку. – Сигвальд ярл его спину защищал, а с ним что вышло?
– Сигвальду лихая доля досталась, правда, – спокойно объяснил конунг, за которым собралось уже с полсотни воинов. – Но моей вины в том нет. Он взял двух местных наложниц, сестер-близняшек, одной третьего дня то ли ухо, то ли нос в подпитии отрезал, мол, чтобы их различать, а другая его вчера зельем насмерть опоила. Ну, а если Сигвальд напоследок мне еще раз удружил… он точно не в обиде.
– Кром и Эгир, у Йормунрека мертвецы в друзьях, – буркнул себе под нос Скегги.
– Так что теперь скажешь, Кнур? – спросил Йормунрек.
Вместо ответа, кузнец перехватил молоток половчее.
– Щеня, какой твой совет? – Горм обратился к знахарю.
– Биться. Честнее голову сложить, чем страху навьему служить, – Щеня смерил взглядом дроттаров, как по заказу, вышедших из пролома в стене.
Жрецы Одина расступились. За ними последовала простоволосая и босая костлявая старуха в длинной серой свите, с посохом, украшенным костями. Именно таком виде многие таны и венеды представляли себе смерть. Воины стального клина за Йормунрековой спиной с лязгом шагнули вперед.
– Ой, как жить охота[108], – заметил Снари.
– Ватага? – Горма снова зашатало, чтобы не упасть, он оперся на меч, как та старуха на клюку, завершавшуюся частью чьего-то позвоночного столба.
– Кривому нужно будет вернуться в Этнедаль, Кривой обещал, – с нетроллиным сомнением в голосе сказал тролль.
– Конунг говорит. Верно. У тебя нет. С ним ссоры, – заметил Ингимунд. – Мир будет по чести.
– Биться, – просто выдал Сигур.
– Стыдоботина удистая, блудовместилище раскоряченное, ложеснокал етый табуном, Эгира вздутый бейбас, и глистокрыса, в йотунском гузле зачатая, – Родульф довольно долго перечислял свои соображения, прежде чем сделать вывод. – Биться!
На «глистокрысу,» Йормунрек чуть приподнял бровь.
– Раз Ингимунд говорит, мир по чести… – Скегги настороженно посмотрел на конунга.
– Четверо на четверо, – Йормунрек опять улыбнулся. – Твое слово решает, ярл.
– Моим дружинникам из Йеллинга и тем с Килея, кто со мной вместе бился, жизнь, свободу, и справу, – несмотря на меч, используемый в качестве опоры, Горм упал бы, не поддержи его Щеня. – Чтоб шли домой, у кого дом остался.
Конунг кивнул.
– Свободу Беляне, чтоб вернулась в Гардар, и требуй с меня, чего хочешь.
Конунг покачал головой:
– Беляна, как мои молодцы ворота замка высадили, из окна башни бросилась. Я уже велел похоронить ее и Бейнира со всеми почестями.
Хан повернул морду к Горму и издал странный звук, посередине между рычанием и скулежом, словно пытаясь что-то сказать. Лица последних защитников Скиллеборга окончательно помрачнели, Скегги опер рукоять секиры на мостовую и полез себе за пазуху, беззвучно перебирая губами. Тяжелое молчание нарушил Щеня:
– Конунг, какая клятва тебе от нашего ярла нужна? Спеши, если тебе охота, чтоб он в этом круге ее принес.
– Пусть клянется именем Одина! – процедил один из дроттаров, посох которого венчал знак из трех сцепленных когтей или крючьев.
Горм оторвал меч от земли и распрямился. Скегги, не переставая шептать, вновь схватил секиру обеими руками.
– Погоди, он не может клясться именем бога, в которого еще не верит. Нет, я знаю клятву, для нашего ярла из Танемарка самую нерушимую, – полупримирительно сказал Йормунрек. – Горм, ты сын жрицы из Гардара. Ее духом, клянись самой страшной венедской клятвой, что будешь мне верно служить, пока ты не умрешь, я не умру, или я с тебя клятвы не сниму.
– Клянусь. Нарушу, да будет мне стыдно, – произнес заветные слова Горм.
Глава 46
У воды звенели стальные и бронзовые топоры. Под присмотром Фьори, несколько карлов с Губителя Нарвалов вместе с местными плотниками уже выгнули и обтесали киль нового корабля и занимались рангоутом. Предметом большого спора оставалась обшивка – доски или тюленьи шкуры? Может быть, шкуры поверх досок? Хельги позавидовал простым трудностям умельцев, глядя на сестру глазами, полными ужаса.
– Пробный брак? На шесть лун? Согласие родителей не нужно?
– Да, главное, чтобы жених и невеста были друг другу любы… и из разных кланов. Заодно поздравляю, ты младший вождь клана морского змея. Со свекровью и… законоговорительницей племенного совета, так, наверное, надо перевести… позже познакомлю.
– Стой, а если попробовали, разбежались, и дитя родится?
– Это за беду не считается, дитя остается в клане матери и ей воспитывается. Слушай, перестань делать круглые глаза, и надувать щеки, сейчас еще засопишь, как отец!
Чтобы и вправду не засопеть, Хельги слепил из слегка подмякшего на солнце снега снежок и кинул им в ряд сосулек на крае крыши нового длинного дома. Сосульки посыпались с удовлетворительным звяком. Аса продолжила:
– Винландцы, между прочим, тоже приспосабливаются к нашим обычаям! Ксамехеле два дня подряд по нескольку часов сидел в парилке с шаманами, чтобы решить, что делать с обрядом белой собаки, потом каждый раз воду с травами пил, бедный, берестяными ведрами, как лошадь.
– И что ж они надумали? – ярл Хейдабира и младший вождь клана морского змея нахмурился.
– Пошли, покажу.
Брат и сестра прошли мимо длинных домов, к ухожу, где хранилась питательная смесь для ездовых собак, ремни, части нарт, и так далее. За ней на нескольких огороженных участках возились, бегали, или спали ездовые и охотничьи псы. Впрочем, собак хватало и на неогороженном пространстве. Некоторые обходили частокол, бдительно нюхая предвесенний лесной воздух, с другими играли дети. По дороге, Аса обменялась приветствиями с несколькими представителями клана медведя, которые были чрезвычайно почтительны. На доски завалинки вдоль стены одного из старых длинных домов, обращенной к югу, была кинута неправдоподобных размеров шкура. На ней сидели Глум и седой незнакомец в богато украшенных замшевых рубахе со штанами и длинной накидке поверх, отороченной росомахой. Также на меху валялись ножи, клёпики, клюкорезы и прочая столярная непонятица. На коленях у Глума лежал недоделанный гудок. Знахарь сосредоточенно выскребал полость кузова ложечным ножом. Рядом, пожилой винландский умелец уверенно повторял его движения на своей заготовке. Длинное орлиное перо, торчавшее из кожаной ленты в седых волосах старца, вяло подрагивало на слабом ветерке.
– Аса посадница, Хельги тысяцкий, Ге'ге Са-Но из племени великого болота за сто рёст пришел о гудочном искусстве радеть, – вынув изо рта чубук дымившейся резной трубки, представил своего ученика знахарь.
– Сгено, хойане-но, – в отличие от многих других уважаемых каменнолицых старцев шести племен,
