Украли пытливость открытых глаз;
Набором истин кормя из рук,
Уменье мыслить украли у вас.
На каждый вопрос вручили ответ.
Все видя, не видите вы ни зги.
Стали матрицами газет
Ваши безропотные мозги.
Вручили ответ на каждый вопрос…
Одетых серенько и пестро,
Утром и вечером, как пылесос,
Вас засасывает метро.
А кончались так:
Ты взбунтовался. Кричишь: — Крадут!
Ты не желаешь себя отдать.
И тут сначала к тебе придут
Люди, умеющие убеждать.
Будут значительны их слова,
Будут возвышенны и добры.
Они докажут, как дважды два,
Что нельзя выходить из этой игры.
И ты раскаешься, бедный брат.
Заблудший брат, ты будешь прощен.
Под песнопения в свой квадрат
Ты будешь бережно возвращен.
А если упорствовать станешь ты: —
Не дамся!.. Прежнему не бывать!.. —
Неслышно явятся из темноты
Люди, умеющие убивать.
Ты будешь, как хину, глотать тоску,
И на квадраты, словно во сне,
Будет расчерчен синий лоскут
Черной решеткой в твоем окне.
Первая публикация переводов из Джемса Клиффорда состоялась далеко от Москвы, в батумской городской газете, редактором которой был приятель моего отца, а затем появилась подборка в московском журнале 'Наш современник' (1964. № 7), который тогда еще был не оплотом шовинистов, а обыкновенным серым советским изданием.
Как всегда в ту пору, публикация перевода, который так легко переадресовывался, привлекла к себе немалое общественное внимание.
Практика эзоповского перевода была достаточно распространена. Вероятно, самый яркий пример — пассажи в шекспировском 'Макбете', в пастернаковском переводе. Американская исследовательница Анна Кей Франс показала, как изменял Пастернак, по сравнению с оригиналом, смысловые акценты, делая шекспировский текст актуальным для читателей, переживших сталинский террор[64]. Джемс Клиффорд, при всей его одаренности, был, конечно, не Шекспир. От Шекспира его отличало еще одно обстоятельство. Если о личности Барда ведутся споры, то о Джемсе Клиффорде мы теперь знаем наверняка — его никогда не существовало. Владимир Лифшиц выдумал английского поэта, родившегося в один год с ним, 1913-й, как alter ego, как способ освободиться и от цензурно-редакторских, и от привычных стилистических ограничений. (Я с самого начала полагал, что достаточно распространенное в странах английского языка сочетание James Clifford отец выбрал только из-за созвучия: Клиффорд — Лифшиц; позднее я узнал, что некий британский профессор с точно таким именем приезжал в начале 60-х годов в Москву навестить К.И. Чуковского.)
Литературный прием псевдоперевода был довольно широко распространен в русской поэзии, но обычно стилизацией предусматривался не выдуманный иностранный автор, а лишь подзаголовок — 'с французского', 'с немецкого', 'с персидского' и т. п. Идею придумать автора с биографией отец, скорее всего, позаимствовал у своего друга А.И. Гитовича, который в 1943 году придумал французского поэта Анри Лякоста, сочинил ему краткую биографию и от его лица несколько стихотворений[65]. Вспоминаются и другие стилизации — песенки выдуманного певца Пата Виллоугби в романе Б. Лапина 'Подвиг' (1933) или 'Злые песни Гийома дю Вентре', сочиненные узниками ГУЛАГа Ю.Н. Вейнертом и Я.Е. Хароном[66]. Но, кажется, Джемс Клиффорд — единственный фантомный поэт, которому удалось на какое-то время обрести статус реально существующего автора в официальной советской печати. О том, что это мистификация, поначалу знали только жена моего отца, я и два-три близких друга. 6 октября 1964 года, то есть через два месяца после выхода 'Нашего современника' с подборкой Клиффорда, отец писал мне из Москвы в Ленинград: 'О Клиффорде тут много и очень хорошо говорят. Евг. Евтушенко даже хочет написать о нем статью — на тему о поколениях и т. п. Он же [рассказал мне, что] говорил о нем с Элиотом, и тот подтвердил, что Клиффорд — отличный поэт, известный в Англии. <… > Поэты меня поздравляют с прекрасными переводами. В общем, Клиффорд материализуется на всех парах. Не вздумай кому-нибудь открыть мою маленькую красивую тайну!..'
Маленькая красивая тайна оставалась тайной почти десять лет. В 1974 году, готовя к печати сборник избранных стихов, отец решил, что в случае разоблачения мистификации может пострадать не он, а ни в чем не повинный редактор, и к предваряющей 'Стихи Джемса Клиффорда' биографической справке прибавил всего одну фразу: 'Такой могла бы быть биография этого английского поэта, возникшего в моем воображении и материализовавшегося в стихах…' Так Джемс Клиффорд из реального поэта превратился в литературного персонажа, а потом и вовсе перестал существовать — времена менялись, и в последний выпущенный отцом сборник, 1977 года, Клиффорда редакторы уже не допустили…
Но ровно через двадцать лет упорный англичанин ожил!
Весной 1997 года я получил факс из Москвы — беседу с замечательным писателем В.П. Астафьевым, напечатанную в газете 'Вечерний клуб' (1997. 13 марта. № 10). Астафьев жалуется на убогое состояние современной поэзии, а потом говорит:
Когда-то, не так уж и давно — годов двадцать-тридцать назад, завел я объемистый блокнот и переписывал в него стихи, редко встречающиеся, забытые или не печатающиеся по причине их 'крамольности' — Гумилев, Клюев, Набоков, Вяч. Иванов, лагерные стихи Смелякова, 'Жидовка' и 'Голубой Дунай' его же, Корнилова, Ручьева, Португалова, 'Памяти Есенина' Евтушенко, 'Журавли' Полторацкого. Стихи Прасолова, Рубцова и многие, многие другие угодили в мой блокнот, который я всегда возил с собою, читал, и не только сам себе, но и друзьям и компаниям близких людей, чувствующих слово и жаждущих услышать то, что от них спрятано и почему-то запрещено. Многие из поэтов и стихов, мною перечисленных, ныне напечатаны, изданы, и нет надобности их повторять, но 'осели' в моем блокноте те поэты и стихи, о которых ни слуху ни духу. И я решил начать печатать в 'Красноярском рабочем' стихи из моего блокнота, с рассказами об их авторах, о поразительных обстоятельствах возникновения того или иного поэтического шедевра. Нельзя, нехорошо, чтобы такое богатство принадлежало только мне и я наслаждался в тихом уединении редчайшими ценностями.
