обугленной головой:
— Работники, мы полны решимости решить нерешенные решительные решительно. Наряду с этим имеем ряд рядов из ряда вон выходящих, в то время, как необходимо обходить обходимые необходимости и еще раз усиленно усилить усилие по усилению!..
Он говорил решительно, темпераментно, все поначалу слушали его и кивали, полупривстав от радостного ожидания чего-то особенного. Через пять долек времени все устроились поудобнее и задремали. Старец говорил что-то совершенно необходимое и важное, но не только понять, но и слушать его было тяжело, и не было до конца понятно, понятно ли ему самому то, что он говорит, или он говорит так только потому, что так удобнее нанизывать слова… и казалось, что он сейчас говорит одни слова, а если его перебить или оспорить, он может сбиться на прямо противоположные слова и по-прежнему черпать из своего неиссякаемого колодца.
Потом была резолюция:
— Будем работать до седьмого пота, утрем нос Ему. Вот наше решение.
Раздалась сирена. Конец рабочего дня.
— И славненько, — говорит Пойдемка. — Отработали.
— Работники, — говорит ведущий, — завтра с утра состоится горячее обсуждение проблемы необходимости ставить проблемы. Обязательно для всех, кроме Дурака.
На улице я долго ничего не говорил. Потом спрашиваю Пойдемку:
— Теперь все переменится. С завтрашнего дня засучим рукава?
— Тьфу! Этих митингов — пруд пруди. Если после каждого лучше работать, так сейчас бы я по Агло в день строил.
— Хорошо, вы ничего не делаете, чтобы не пошло Дураку под хвост, и в том корпусе ничего не делают, и в том, и в том. Но откуда же все вещи, все продукты?
Пойдемка усмехнулся:
— А техника на что? Она и работает помаленьку.
Домой к ужину. Мать, отец, сестренка уплетают за обе щеки. Едва я, мать и отец стоп жевать, виновато.
— Опять объедаетесь? Который раз едите?
— Ш-шестой, — мямлит отец. — Мы и не едим, а так…
Встает поспешно из-за стола, за ним проворно мать и — за собой — Зайчи. Сестра в слезы: «Я голодная!»
— Вот, и ребенку прививаете извращенное отношение к установлениям ЗОД! — кричу.
Отец и мать по своим комнатам — шасть.
Зайчи через час успокоилась, забыла — и ко мне. Я сижу и думаю над событиями последних попыток. Есть над чем.
Нежно обняла меня и лепечет:
— Бажанушка, правда, что наша планета в центре вселенной?
— Нет, только кажется.
— А в трудной ситуации ты придешь на помощь другу?
— Да, после проверки, не Дурак ли он. Но какая связь между твоими вопросами?
Зайчи помалкивает. Меня вдруг осеняет. Я оторвал ее от себя. Ведь надо же — пять ступеней отроду, а…
— Ты меня проверяешь?
— 3-зондирую…
Вдруг испугалась, взвизгнула и убегает. Стыдно или накажут?
Я немедленно за ней.
— Зайчи, милая, я очень рад, что у меня такая сестренка. Будь всегда такой — начеку.
Решил отцу тот же вопрос;
— Если никто не вкалывает, как следует, в ожидании каких-то перемен, то кто же …работает? Откуда на чем сидим и что едим?
— Ну, мы не все рабочее время дискутируем и баклуши бьем. От скуки возьмешь и слегка поработаешь. К тому же — станки, компьютеры разные, автоматика, они, знай себе, работают — о Дураке не думают, — отец стыдливо отводит глаза.
— Я хочу приносить пользу.
— Успокойся, сынок. Что поделаешь, коли негде, негде. Только на потребу Дураку, Него ради… а разве Ему ты хочешь приносить пользу?
Запутанно как.
— А почему смежные производства не могут наладить взаимные поставки? От чего цепочки производств дают сбои? Мне один работник говорил.
— Где-то в цепочке сидит Дурак и гадит, — поясняет отец.
— Но ведь Дурак — один на всю планету, а цепочек — тысячи. Как же он успевает?
Отец смотрит — боязливо и назидательно:
— Он все может — преподлая натура!
— Как же так? — не унимаюсь. — В тысяче мест сразу?
— Он и в миллион мест поспеет. — И вдруг, без всякого повода, отец как заорет: — И не смей спорить со мной!
Я угрюмо…
На следующую попытку я из любопытства цех за цехом.
Потом в свой цех. Подхожу. Как-то странно тихо. Не совсем что-то приглушенно гудит. Замер на пороге. Подвывающий шепот. Похоже, не агломераты разговаривают.
— Ну и что?
— Как что? Парадокс о бесконечных множествах помнишь? На этой основе можно мозговать дальше…
— Хорошо, попробую. Неплохая игра, к тому же можно вычленить какие-то базовые научные понятия, между прочим… Слушай, а ведь мы не успеем сегодня выдать норму продукции.
— Тебе-то что? Ну, дашь ты норму, а тут нагрянет Дурак — и все насмарку. Дашь ты норму или нет, никто и не заметит. Работать нужно ровно столько, чтобы замазать агломератам глаза, и чтобы они не демонтировали тебя. Вот я: с утра до вечера что-то таскаю, переставляю, колочу, мигаю лампочками, устраиваю даже аварийные ситуации для полной естественности, а при этом думаю о своем, развлекаюсь, по мере сил.
Я слушал, объятый ужасом. Голоса автоматов! Я вступил в цех. Ни одного агломерата, как я и думал. Голоса мгновенно смолкли, цех наполнился гудением, шлепками, рокотом — во все стороны понеслись детали обогревателей, замелькали манипуляторы, замигали лампочки.
Вошел Пойдемка. Я молчу. Чувствую, что такое рассказывать нельзя. Еще не так поймут. Вруном сочтут.
— Отец, что это за фотографии? Я нашел у тебя в столе под бумагами.
Мать взглянула и отпрянула. Отец стал прозрачно-серым.
— Ты!.. Как ты смел без спросу!
— Мы должны следить друг за другом. Ведь я не против, когда ты не спускаешь глаз с меня.
— Голые агломератки! — возмущается мать. — О галактика!
— Чего особенного… Это… Это мы конфисковали у безнравственных агломератов… Я ведь в комиссии по нравственности… Бажан, я подыскал тебе отличную квартиру неподалеку от Оплота.
— Но я хотел бы жить с вами.
— Мы тоже… Однако… однако это утомительно. Тебе будет лучше, спокойнее одному.
— Слушайте, а когда Пим был маленький, вы его подозревали?
