Театр Шаббата

Шаббата? Оболочка его души? Все озарилось счастьем. Казалось, неосязаемое скоро можно будет погладить. — Они там!

Они все там, в земле, да, живут там все вместе, как семья мышей-полевок.

— Ну да. Но вам-то нужно место на одного, — сказал Кроуфорд. — Здесь у нас одиночные захоронения. Вот тут, вдоль забора, — он указал на секцию полуразвалившегося проволочного забора. Через дорогу — свалка. Можно было пролезть через прорехи в заборе, просто перешагнуть его, без всяких щипцов или кусачек просто оторвать куски проволоки, которая чудом еще держалась. У дороги валялся торшер, наверно, кто-то выбросил из машины. Он не лежал на свалке, а валялся в канаве, как человек, которого пристрелили. Возможно, требовалось всего-навсего заменить абажур, но владелец, видимо, так ненавидел этот осветительный прибор, что выбросил его около еврейского кладбища.

— Даже не знаю, смогу ли я выделить вам здесь место. Там, у ворот, — видите? — это единственное место, которое осталось, и то оно может быть зарезервировано. А там, по другую сторону ворот, — там четырехместные участки. Но может, для вас уже приготовлено место рядом с вашими родственниками, а вы просто не знаете?

— Возможно, — сказал Шаббат, — да, возможно. — И сейчас, когда Кроуфорд сказал это, Шаббат вспомнил, что когда хоронили мать, рядом было место.

Тогда было. Занято. Судя по дате, выбитой на памятнике, два года назад сюда положили Иду Шлицер, четвертой в семейный «склеп» на четверых. Незамужняя сестра его матери, из Бронкса. Во всем Бронксе не нашлось, значит, места для Иды, а ведь она даже не человек, а так — половинка. Или все просто забыли, что был еще и второй сын? Может, подумали, что он все еще плавает или что умер давно — при его-то образе жизни. Лежит на дне Карибского моря. Или в Вест-Индии. Так и должно было быть. На острове Кюрасао. Было бы славно. На Кюрасао нет глубоководного порта. Там длинный, длинный мол, чуть ли не в милю длиной, и в конце его стоял нефтеналивной танкер. Никогда не забывай его, там были девушки, рабочие лошадки, а хозяева их, ну, сутенеры, если хотите, — были совсем молодые ребята, почти подростки. И они настегивали лошадок, и лошадки мчали вас в бордель. Кюрасао был голландской колонией, порт назывался Виллемстад, колониальный порт, мужчины и женщины одеты, как одеваются в тропиках, белые — в пробковых шлемах, приятный маленький колониальный городок, и кладбище у подножия красивых холмов, на которых целый город борделей. Я такого нигде больше не видал. Суда бог знает скольких стран швартовались в этом порту, и команды только и делали, что трахались. И честные женщины и мужчины в этом городе тоже трахаются день и ночь. А я мирно сплю у подножия холма на симпатичном кладбище. Но я упустил свой шанс быть похороненным в Виллемстаде, потому что променял шлюх на кукол. И вот теперь тетушка Ида, которая за всю жизнь мухи не обидела, «выжила» меня из могилы. Меня подменили старой девой, которая всю жизнь печатала на машинке в управлении парков культуры и отдыха.

Любимому сыну и брату,

павшему в бою на Филиппинах

13 апреля 1924 — 15 декабря 1944

Ты навсегда в наших сердцах

Лейтенант

МОРТОН ШАББАТ

Папа по одну сторону от него, мама по другую, а рядом с мамой, там, где должен быть я, — тетя Ида. Даже воспоминания о Кюрасао не возместят мне этого. Король королевства разочарований, император безнадежности, богочеловек, распятый на кресте обмана, Шаббат опять вынужден был убедиться, что никогда и ничего не получится, и это тупое упрямство судьбы глубоко потрясло его. Почему жизнь отказывает мне даже в могиле, которую я хотел! Если бы я вовремя осознал свое отвращение и убил себя два года назад, это место рядом с матерью было бы моим.

Глядя на могилы Шаббатов, Кроуфорд вдруг сказал:

— О, да я их знаю! Ну да, мы были в добрых отношениях. Я знал вашу семью.

— Правда? Знали моего старика?

— Конечно, конечно. Хороший был человек. Настоящий джентльмен.

— Это правда.

— Тут приходит дочь, или кто она, я не знаю. У вас есть дочь?

Нет, но какая разница? Он просто залечивает душевные раны, а заодно пытается сэкономить несколько баксов.

— Конечно, — ответил Шаббат.

— Ну вот, она часто приходит. Посмотрите, — сказал Кроуфорд, указывая на кусты, растущие на всех четырех могилах, вечнозеленые, подрезанные, примерно шести футов высотой. — За этими могилами ухаживают.

— Да, очень мило. Все выглядит очень красиво.

— Послушайте, единственное, что я могу сделать — это выделить вам место вон там. — Две аллеи сходились в одной точке, в вершине треугольника, который представляло собой кладбище, и там, у просевшей проволочной изгороди, был пустой кусок земли. — Видите? Но тогда вам придется купить сразу два места. Везде, кроме участка для одиночек, — места двойные. Показать вам?

— Разумеется, почему бы и нет, коль скоро я здесь и у вас есть время.

— У меня нет времени, но я найду время.

— Отлично, это очень любезно с вашей стороны, — сказал Шаббат, и сквозь моросящий дождь они пошли в ту часть кладбища, которая напоминала заброшенный надел земли, уже в середине апреля заросший сорняками.

— Этот участок получше, чем тот, где могилы на одного, — сказал Кроуфорд. — Смотрит на дорогу. Прохожим будет виден ваш памятник. Здесь сходятся две дороги. Движение с двух сторон. — Ковырнув носком грязного ботинка сырую почву, он объявил: — Ну вот, думаю, можно прямо здесь.

— Но моя семья далеко отсюда. И я буду лежать к ним спиной, верно? Это неправильно.

— Тогда возьмите ту, на одного. Если, конечно, она еще не зарезервирована.

— По правде сказать, мне их и оттуда будет не видно.

— Да, но вы будете лицом к лицу с очень приличной семьей. Вейзманы. Очень хорошая семья. Всякий был бы рад, если б его похоронили рядом с Вейзманами. Женщина, которая заведует этим кладбищем, тоже из них, ее зовут миссис Вейзман. Мы тут хоронили ее мужа. Вся ее семья здесь похоронена. И сестру ее мы хоронили. Хорошее место, а напротив них — секция одиночек.

— А как насчет места вон там, у забора, поближе к моей семье? Видите, куда я показываю?

— Нет, нет и нет. Эти места уже проданы. И к тому же это участок на четыре места. Понимаете?

— Хорошо, понимаю, — кивнул Шаббат. — Места на одного, места на двоих, остальное — на четверых. Картина ясна. Почему бы вам не посмотреть, зарезервировано ли то место на одного? Это все- таки поближе к моим.

— Сейчас не могу. У меня похороны.

Они вместе пошли назад между рядами могил к маленькому кирпичному домику, где сидели на цепи две собаки.

— Тогда я подожду, — сказал Шаббат, — пока не кончатся похороны. Навещу могилы. А потом вы скажете мне, свободно ли место и сколько оно стоит.

— Сколько стоит… Да эти места недорогие. Ну сколько это может быть… Четыреста, где-то так. Самое большее. Может, четыреста пятьдесят. Не знаю… Я не имею отношения к продаже участков.

— А кто же этим занимается?

— Дама в управлении. Заведующая кладбищем. Миссис Вейзман.

— Это управление вам и платит?

— Платит! — проговорил Кроуфорд с отвращением. — Это просто смешно, сколько они мне платят. Сто двадцать пять в неделю я оставляю себе. И это при том, что три дня нужно только на то, чтобы с травой справиться. Это за сто двадцать пять в неделю-то. И никакой пенсии. Головная боль, никакой пенсии, и все делается хуже день ото дня. Социальное обеспечение и все такое. Так что вы решили: место на двоих или