почему я скис и не промелькнуло ли у меня в голове чего-то длинное и черное?
– Ну! А вы?
– А я сказал: не промелькнуло. Но мне было дьявольски обидно, как ребенку, который уже протянул руку за сладким, а взрослый кретин ухмыльнулся и спрятал шоколадку в карман.
– Ну, это не одно и то же. Там – ученые, эксперименты, пресса…
– Там – тоже фокус, и обязательно есть какая-то нитка… Спасибо, Леночка! Я вас совсем загонял! – Он стал пить кофе и хвалить, а Леночка – она-то и была хозяйкой дома, и она-то и собрала это блестящее общество, – Леночка улыбалась всем, старалась, чтобы было удобно, и поминутно бегала на кухню.
Вот она снова побежала, а там села на стул и на несколько секунд закрыла глаза. Она, наверное, жутко устала, а может быть, была и другая причина. Может быть. Она была красива, лет двадцати восьми, и, наверное, умна. Во всяком случае, про нее говорили: она красивая, но умная.
В комнате захохотали, она поднялась, взяла очередную чашку кофе и, надев улыбку, вышла к гостям.
– Я целую неделю провел в суде, – рассказывал длинный и тощий человек, наверное, юморист, потому что все сразу приготовились смеяться, хотя было еще не над чем. – Очень похоже на коммунальную квартиру, – продолжал тощий, и некоторые девицы захихикали. – Например, одно дело о разводе. «Он, – говорит жена, – давно денег домой не носит, ходит пьяный, а на днях мое пальто продал – и проиграл на бегах». »Так ведь я ж тебе его и купил», – отвечает муж. «Ну, пальто еще не повод для развода, – скромно заметил судья, – купит еще». – «Не нужно мне его паршивое пальто, так прохожу, – жена не унималась, – я его больше на порог не пущу, у меня из-за него дистрофия, и доктор так и сказал: не пускать на порог». – «Ах, ты еще и доктора успела подцепить! Да я этого доктора так отделаю, что он в свою же больницу и ляжет!» – Муж был человек воинственный, по вечерам помогал милиции. Но вдруг без всякого перехода и говорит судье: «Гражданин судья…» Заметьте: «гражданин», а не товарищ. – Тощий на что-то намекал. – «…Гражданин судья, я без этой стервы не могу! И жисть мне не в жисть! Куда я без нее? Люблю эту бабу. Помирите нас, дорогой гражданин!» А она: «Ой, – говорит, – Костя! Ты б давно так! Пойдем домой! Я тебе и «четверку» куплю, ладно уж». И ушли. – Юморист рассказывал все это серьезно, на голоса, а кругом покатывались со смеху.
Лена тоже хихикнула, а потом подошла к одиноко сидящему неулыбчивому человеку лет пятидесяти – седому, но все еще моложавому.
Он сразу оживился или сделал вид.
– Я знаю, знаю, о чем <в>ы спроси<те>, – сказал он. – Я читал. Неинтересно: во-первых, трудно для перевода, а во-вторых – зачем? Сейчас! Это же все-таки плохая литература. И персонажи скучные. Не понимаю вас! Как может это заинтересовать!
– Я не умею защищать еще не сделанную работу. Но если издательство согласится, я постараюсь переубедить вас, Виктор Евгеньевич! Мне нравится эта «Могила для благих намерений». Я списалась с автором, и он дал добро. – Лена была спокойна.
– Ну ладно, поговорим завтра. В редакции. Если вы так хотите… Только я все-таки не пойму – почему так вдруг и так настойчиво? – спросил редактор или даже директор издательства.
– Мне это очень нужно! – Она больше ничего не сказала.
– Хорошо. До завтра!..
– Леночка! Пожалуйста, еще кофе, а то меня заговорят, и я усну. Теперь пошли в ход летающие тарелки или блюдца. Нужно немного топлива для отпора.
Лена снова пошла на кухню и снова вернулась.
Приглашенный бард настроил гитару и запел что-то отвечающее настроению и интеллектуальному уровню компании – что-то из фантастической жизни. Смешно. То и дело все дружно хохотали, а он в это время делал проигрыш. Потом спел что-то фрондирующее, а потом начал разговаривать с какой-то женщиной, которая смотрела на него во все глаза, и хотя пел он самозабвенно, но взгляд засек.
Снова возникли разговоры, все забыли про барда, и он незаметно ускользнул с женщиной, которой взгляд так безошибочно засек. Так сказать, ушел по-английски.
У стеллажа с книгами стоял человек в очках, мрачный и неприятный. Его никто не знал, и кто его пригласил – тоже никто не знал, а он то и дело вытаскивал книги, выбирал их, видимо, по истрепанным корешкам, и тут же, раньше чем взглянуть на название, смотрел на штемпель с ценой.
Выбрал он тома три, вероятно, самых дорогих, и спросил у Лены:
– Можно я возьму почитать?
Она рассеянно взглянула на книги и спросила:
– А зачем вам словарь? Он же по технике…
– Мне нужно, – ответил очкарик, не моргнув глазом.
– Возьмите, – она пожала плечами, – только, пожалуйста, верните скорее.
– Непременно. – Он тут же завернул книги в газету и ушел.
– Кто это? – спросила Лена.
Все в недоумении переглянулись, но никто не ответил.
– И все-таки это потрясающе! – любитель чудесного не унимался. – Его фотографируют через свинцовый экран – и на снимке появляются его мысли.
– Нитка, обязательно есть нитка. – Скептик оглянулся и снова попросил кофе.
– Вы же не сможете спать! – ужаснулась Лена.
– Для того и стараюсь.
Две хохотливые девицы были заняты сплетнями – кто с кем живет, кто к кому ушел – и на чем свет ругали какую-то Марину, что она стерва, но – красивая стерва.
Иногда выпивали, но без тостов, кто когда хочет. Было непринужденно и скучно. Играл магнитофон, который никто не слушал.
Какой-то физик не то математик ругал Италию и все время плевал.
– Рестораны, – говорил он, – тьфу! Магазины, – говорил он, – тьфу!
Ему никто не верил.
Виктор Евгеньевич встал и откланялся, потом все собрались разом и ушли. Лена оглядела поле битвы и не стала ничего убирать: устала. Погас свет.
Утром она ходила в халатике – мыла посуду, выбрасывала окурки, – и теперь можно было рассмотреть симпатичную однокомнатную квартиру с высокими потолками, и что она со вкусом отделана и обставлена, и много книг, и фотография смеющейся белобрысой девчурки, и что нет мужских вещей, а значит, нет и мужчины в доме. Лена быстро привела все в порядок и позвонила кому-то.
– Здравствуй, – сказала она. – Это я!.. Вчера никак не могла… Много всякого народа… Он тоже был… Сегодня в редакции решим… Конечно… Там, где обычно… Пожалуйста, не груби… Я – как обычно… Ну что мы будем – по телефону! Увидимся – и ты все-все выскажешь… Я тебя тоже. Все?.. Ага.
Она оделась и, даже не поглядев в зеркало, ушла.
Ленинградский проспект. Днем. Много народа, машин, и цветы у метро.
Лена подошла к высокому человеку с нервным лицом, и человек сказал вместо приветствия:
– Опять опаздываешь. Раньше этого не случалось.
– Раньше ты бы сказал мне «здравствуй» и вытянул из-за спины цветы, – ответила Лена.
– Здравствуй. – Николай (так его звали) вытянул из-за спины цветы: – Это тебе.
– Как мило, – сказала она. – Мило, но поздно. Настроение ты мне уже испортил.
– Ты мне его испортила месяц назад, и с тех пор доводишь дело до конца. Ладно, идем. – Он взял ее за плечо, высокий и злой, и повел вдоль тротуара.
Им почему-то уступали дорогу.
– Поговорим мы когда-нибудь нормально, без подтекста? – спросил он.
– И без злобы, – сказала она. – Конечно, поговорим. Что тебя интересует?
– Все! Когда ты выйдешь за меня замуж? Что с тобой происходит этот месяц? Почему ты никогда не приглашаешь меня к себе, даже когда у тебя друзья? И еще двадцать два вопроса – список забыл дома, но пока хватит трех.
Она ответила очень серьезно:
– Но на это не хватит твоего обеденного перерыва, и потом, я должна подумать. Может быть, потом?
