Роман о девочках (сборник)

убедитесь, что у нас никто не халтурит и не позволяет себе играть спустя рукава – только на технике. Всегда это – с потом, с кровью. Вы видите святой актерский пот и видите, что вам отдают все, что возможно, с полной отдачей, с напряжением всех физических и духовных сил. И из-за этого тоже так трудно попасть в наш театр, потому что так в нем играют.

В мужчине ценю сочетание доброты, силы и ума. Когда я надписываю фотографии пацанам, подросткам и даже детям – хоть это к делу не относится, – обязательно пишу ему: «Вырасти сильным, умным и добрым». А женщине я написал бы: «Будь умной, красивой и доброй».

Спрашивают, кем я себя преимущественно считаю: поэтом, актером или композитором.

Мне трудно ответить на этот вопрос. Я думаю, что сочетание тех жанров и элементов искусства, которыми я занимаюсь и пытаюсь сделать из них синтез, – может быть, это какой-нибудь новый вид искусства. Ведь каждое время дает новые виды. Не было же магнитофонов в XIX веке, была только бумага. А сейчас появилось телевидение. Так что я не могу вам впрямую ответить на этот вопрос. Может быть, все это будет называться в будущем каким-то одним словом. И тогда я вам скажу: «Я себя считаю этим-то». Но сейчас пока этого слова нет.

Я больше всего ценю аудиторию студенческую, морскую или летчицкую, потому что одни каждый раз рискуют, уходя туда; а другие очень долго без берега, без дома, это тоже накладывает отпечаток на их души, они более подвижны, а почему люблю студенческую аудиторию, объяснять даже не надо.

Люблю выступать перед физиками и моряками; не знаю почему, но так вот получилось: физики и моряки. Выступать в Черноголовке, в Дубне, в Серпухове, в Обнинске мне было очень интересно, потому что одновременно мне кое-что показывали. Я много бывал у моряков – пел на военных и гражданских кораблях, во всяких морских клубах, – и как ни странно, несмотря на такие расстояния и разницу в профессиях, реакции на песню в этих аудиториях весьма сходны – хоть в Москве, хоть во Владивостоке. Это происходит не оттого, что они одинаково воспринимают ту или иную песню, а просто эти люди с одинаковым интересом относятся к авторской песне.

Мне так мало надо, чтобы было хорошее настроение. Например, мне надо, чтобы во время моих выступлений была нормальная реакция на юмор. Есть места, где люди хотят только зубоскалить. Начинаешь показывать юмор, за которым обязательно есть что-то серьезное (иначе бы я об этом не писал), а люди его не хотят – хотят обязательно что-нибудь «эдакое».

Каковы мои литературные вкусы? Привязанности мои немногочисленны, а вкусы – определенные. Из теперешних, из «деревенщиков», что ли, я очень люблю Можаева, Абрамова, Белова; люблю Астафьева, Распутина, Трифонова. Люблю Булата за прозу. Поэзию люблю почти всю…

Любимое место в любимом городе? Самотека в Москве. Я долго прожил в Большом Каретном переулке, и там, неподалеку, было самое мое любимое место: около нового здания Театра кукол – тогда оно было просто кирпичной коробкой – и серого дома рядом. Весной, в первый день, когда чуть-чуть подтаивало и девочки уже начинали играть в классики, но еще не было слякоти, я сюда приходил и просто стоял, смотрел на проходящих мимо людей. Еще эстакады не было…

Я не пою со сцены песен из спектаклей. Они написаны для театра и смотрятся в контексте. Например, выйти и начать ни с того ни с сего петь белогвардейскую песню – это просто даже как-то смешно. А в спектакле «Десять дней…» она вставлена в картину «Логово контрреволюции» – сидят задавленные люди и поют про то, что вот как все плохо, что вся Россия для них погибла и что лучше застрелиться. Там это смотрится нормально.

Я продолжаю писать песни не только для театра и кино, но и для компании; и песни, которые можно исполнять в зрительном зале; и, конечно, песни, которые не имеет смысла исполнять перед зрителями, а можно спеть только дома: у всех есть такое сокровенное, что хочется сказать только дома жене и что никогда не скажешь в большой компании, – это совершенно естественно, абсолютно нормально.

Я никогда не пою на бис – это же, опять повторяю, не концерт. Я свою норму сегодня перевыполнил (спел примерно на 102 процента). Напрасно вы говорите, что мало, – просто я сегодня взял темп побыстрее, чем обычно. Можно было бы несколько песен назад уйти со сцены, покобениться там минуты три, снова выйти – дескать, вот какой я демократичный: «Высоцкий устал, его просили – он спел». Получается, что все знают, сколько они будут работать, только я один не знаю.

Спасибо за ваше долгое терпение, что вы после камерных голосов все-таки выдержали нашествие этого татаро-монгольского ига в лице моего голоса. Я хочу вам сказать еще об одном: у меня много песен. Я их, правда, никогда не считал, думаю, около тысячи. У меня много песен и стихов, которые никогда не исполнялись с эстрады, и мне пока есть что показывать. Но я все равно это перепеть не смогу за один раз, – чтобы все перепеть, нам с вами нужно где-нибудь запереться недели на две и сидеть там до упора. Это дело невозможное. Сегодня я постарался, чтобы каждому, независимо от возраста, профессии, вероисповедания, зарплаты, настроения и так далее, досталось по куску.

Я вас благодарю еще раз и с удовольствием буду к вам приезжать. У вас хорошие лица. Вы смеетесь, когда надо, серьезны тоже, когда надо, – в общем, вы сегодня делали все хорошо. Надеюсь, что и я тоже.

Я надеюсь, что, пока живу и пока могу двигать рукой, я буду продолжать писать песни. Если мои друзья будут того желать, я буду писать эти песни для их картин, для спектаклей, ну и, естественно, для своих друзей и знакомых. В общем, сколько буду жить – столько буду писать, потому что это одно из самых моих любимых занятий, авторская песня.

До новых встреч. Всего доброго. А я поехал сниматься.

Письма

22 июля 1954 года, Адлер – Москва, В. Акимову (Открытка)

Здравствуй, негодный!

Ты этого обращения заслуживаешь, так как провожать меня не пришел. Я уехал хорошо. Из Сочи приехал в Адлер, который находится от Хосты, где живет Толян, на 10 км, так что ты понимаешь, скучать я здесь не буду, тем более, что когда приедет батя, в начале августа, поеду жить в Сочи, а там грех скучать.

Море, вернее, на море я упал. Сегодня был 3-х-балльный шторм, и я купался, во-о-о какой я, поэл, пала.

В Адлере тоже есть кадры, довольно приличные. Ты скоро уходишь в поход, так что не пиши, я разрешаю. Передай огромный привет маме и дяде Ване.

Цел<ую>.

В. Выс<оцкий>.

<6 апреля 1958 или 1959 года> Москва, Н. Высоцкой (Открытка)

Мамулик! Если ты думаешь, что твой сын настолько невнимателен, что забыл, то ты ошибаешься. Сын твой тебя любит как очень хорошую, настоящую мать и поздравляет тебя с днем твоего …летия.

Вовка.

<Июль 1959 года> Москва, П. Масальскому (Записка)

Дорогой Павел Владимирович! Были у Вас Буров и Высоцкий. Хотели перед отъездом Вас повидать. Все остальные уже отдыхают или собираются. Передают Вам через нас большой привет и о здоровье беспокоятся. Дошли до нас слухи, что Вы себя неважно чувствуете, и вот сейчас расспросили – тоже, говорят, неважно. Но мы надеемся увидеть Вас 1-го сентября отдохнувшим и, как всегда, бодрым и веселым. Хотел и рассказать Вам о поездке, которая прошла в основном удачно. Были почти все 2 недели в районах Ступино – Подольск – Серпухов. Принимали хорошо. В одном отзыве написали даже, что мы