напряжена.
– Это нежеланный исход в любое время, покуда один из офицеров – я.
Чужак снова издал щелкающий звук. Это напомнило мне о Дивасе, и я побрел проверить, как он. Он еще дышал, но был без сознания, глубокая рана пересекала его лоб. Я нахватался достаточно знаний в полевой медицине, чтобы понять, что достаточно скоро он оправится, но по пробуждении голова у него будет болеть так, что он пожалеет, что не потерял ее здесь сегодня. Поделом дураку за то, что едва меня не прикончил.
– Я горд быть Гороком, из клана Ча, – сказало существо. – Я крут.
– Я знаю, кто вы, – ответил я. – Круты убили моих родителей.
И таким образом забросили меня в Схола Прогениум и соответственно в Комиссариат, вместо того чтобы позволить следовать своей судьбе, которая, несомненно, заключалась в том, чтобы содержать приятный домик легких увеселений для жителей улья и смотрителей выгребных ям, которым легче пораскинуть деньгами, чем мозгами. Я был немного обижен на крутов за это, намного больше, чем собственно за смерть своих предков, которые, честно говоря, при жизни были не лучшей компанией. Но взять моральное превосходство никогда не помешает. Мой новый знакомый, впрочем, не выглядел особо задетым.
– Верю, что они сражались хорошо, – сказал он.
Я в этом сомневался. Они вступили в Гвардию только затем, чтобы покинуть улей раньше, чем за ними придут арбитры, и, несомненно, дезертировали бы при первом удобном случае. Получается, кое в чем я могу винить и свои гены.
– Недостаточно хорошо, – сказал я, и Горок в очередной раз отщелкал свое веселье.
Было довольно тревожно ощущать, что нечто столь нечеловеческое понимает меня гораздо лучше, чем собственные сородичи.
– Следуйте аккуратно, комиссар,– сказал он. – И используйте своих врагов, чтобы питать себя. Пусть у нас не будет повода для конфликта.
Благодарение Императору, если будет так. Но почему-то я сомневался, что такое возможно, и, конечно же, оказался прав. Но мне еще предстояло удивиться тому, как быстро в действительности нас настиг кризис.
Комментарий редактора
Глава четвертая
Часто замечают, что дипломатия – это просто война другими средствами. Наши битвы не становятся менее отчаянными оттого, что они бескровны, но, по крайней мере, мы достаем вино и сухие пайки.
– Вы уверены, что достаточно поправились? – спросила Кастин с легкой тенью озабоченности, лежащей между бровей. Я кивнул и поправил перевязь, которую соорудил для пущего эффекта. Она была из черного шелка, подходящего к темным цветам моей парадной формы, и придавала мне, как я думал, приемлемо лихой вид.
– Я в порядке, – сказал я, широко улыбаясь. – Нападающим, слава Императору, досталось хуже.
За пару дней после стычки с еретиками моя рука более или менее зажила, и медики уверили меня, что я отделался сильным ушибом. Она все еще плохо слушалась и немного болела, но, в общем, я легко отделался. В любом случае много легче, чем Дивас. Он провел ночь в лазарете и все еще ходил с костылем. Но, несмотря на это, он оставался таким же раздражающе жизнерадостным, как всегда, и я старался найти как можно больше дел, чтобы держаться подальше от него каждый раз, когда майор снова предлагал пообщаться.
К счастью для меня, Дивас потерял сознание раньше, чем появился крут, так что моя репутация в очередной раз оказалась незаслуженно приукрашена. Он заключил, что я в одиночку прогнал нападавших, а я не видел достойного резона разрушать его иллюзии. Кроме того, мой разговор с тем существом оказался на удивление тревожащим, и я понял, что не хочу слишком о нем задумываться. Я отметил, что Дивас в своем докладе тактично умолчал о том, почему мы оказались в глубоком тылу приверженцев тау, так что, может статься, они все-таки вбили в него немножко здравого смысла. Но, впрочем, зная Диваса, я в этом сомневался.
– Что ж, поделом им за то, что выступили против лучших людей Империума, – сказала Кастин, с готовностью купившаяся на официальную версию событий, особенно потому, что последняя демонстрация моих выдающихся боевых качеств хорошо отразилась на подразделении под ее командованием. Она то и дело поправляла свою парадную форму, одергивая коричневую шинель. Как и большинство вальхалльцев, выходцев с окованного льдом мира, она легко переносила холод, зато даже умеренно теплый климат находила несколько неуютным. Проведя большую часть своей службы с вальхалльскими подразделениями, я давно перенял их привычку устанавливать кондиционер в помещениях на температуру, при которой пар шел изо рта, и обычно никогда не расставался со своей комиссарской шинелью.
– Насколько я могу судить, полковник, – сказал я, – вполне допустимо будет сменить форму одежды на рекомендуемую для тропиков.
– Вы так считаете? – Она неуверенно нахмурилась, в очередной раз напомнив мне, насколько она молода для столь высокого звания, и я испытал непривычный прилив сочувствия. Престиж подразделения был в ее руках, и порой можно было заметить, насколько тяжела для нее эта ноша.
– Безусловно, – заверил я ее.
Она сняла теплую меховую шапку, растрепав при этом волосы, и стала расстегивать шинель. Потом замялась.
– Ну, я не знаю, – сказала она. – Если подумают, что я слишком неформально себя веду, это плохо отразится на мнении обо всех нас.
– Ради Императора, Регина, – вмешался Броклау с весельем в голосе. – Какое впечатление ты произведешь, если будешь весь вечер потеть, как орк?
Я заметил, что он назвал ее по имени – при мне это произошло в первый раз – с молчаливым удовлетворением. Еще один шажок в движении 597-го к единению. Настоящее испытание придет, конечно, только тогда, когда они попробуют себя в своем первом сражении, но и эта мелочь уже была хорошим знаком.
– Комиссар прав.
– Комиссар всегда прав,– сказал я, улыбаясь. – Читайте устав.
– С этим не поспоришь.
Кастин стянула шинель с очевидным облегчением и пригладила оказавшийся под ней жилет. У него был глубокий, вырез, подчеркивающий ее формы так, что, я уверен, она должна была привлечь внимание большинства мужчин, где бы ни оказалась. Броклау одобрительно кивнул.
– Думаю, тебе не стоит опасаться того, что ты не производишь впечатления, – сказал он, предлагая ей расческу.
– Лишь бы впечатление было хорошим.
