Люки камеры с лязгом закрылись за моей спиной.
Я выждал два дня, прежде чем вернуться. На сей раз он был угрюм и капризен.
Я вошёл в камеру и опустил на ступеньки большой поднос.
– Даже не думай, что я стану говорить с тобой, – проворчал Гло.
– Почему?
– В тот день я обнажил перед тобой свою душу, а ты… просто ушёл.
– Теперь я вернулся.
– Да. вернулся. Ты подошёл к черте?
– Ты мне скажи. – Я наклонился к подносу, медленно взял графин и налил себе большой бокал амасека.
Погоняв напиток в бокале по кругу, я сделал изрядный глоток.
– Амасек?
– Да.
– Сорт?
– Пятидесятилетний гаталаморский, вызревавший в бочках из древесины дурнишника.
– Он… хорош?
– Нет.
– Нет?
– Он совершенен.
Из ларца послышался вздох.
– Так что ты там говорил о той линии? – спросил я.
– Я говорил, что очень зол на тебя, – упрямо ответил Понтиус.
– Ох. – Я небрежно взял папиросу с лхо из картонной пачки, позаимствованной из комнаты Терезы Унгиш. Прикурив, я глубоко затянулся и выдыхнул дым в сторону адского ларца. Всего лишь полчаса назад Нейл ввёл мне мощные антитоксиканты и антиопиаты, но я специально откинулся назад, делая вид, что наслаждаюсь дымком.
– Это папироса с лхо?
– Да, Понтиус.
– Кхм…
– Так что ты говорил?
– Она хороша?
– Что ты собирался сказать?
– Я… рассказал тебе о том, как соскользнул. Как пересёк черту. Чего ещё тебе от меня надо?
– Остальное. Ты ведь полагаешь, что и я перешагнул эту грань?
– Да. Это заметно по твоему поведению. Ты похож на человека, узревшего глубину величия варпа.
– С чего бы это?
– Я уже говорил тебе, что такое рано или поздно случается со всеми инквизиторами. Мне не сложно представить тебя молодым человеком жёстких пуританских взглядов, учащегося школума. Должно быть, тогда все казалось простым и ясным. Есть свет, и есть тьма.
– Теперь все не столь очевидно.
– Конечно нет. Ведь варп есть во всем. Даже в самых упорядоченных вещах, с которыми тебе приходится сталкиваться. Жизнь стала бы скучной и бесцветной без него.
– Такой же, как твоё нынешнее существование? – подсказал я и сделал ещё один глоток.
– Будь ты проклят!
– Если верить твоим словам, то я уже проклят.
– Все прокляты. Человечество проклято. Все человеческие расы. Хаос и смерть – единственные реальные истины бытия. Вера в обратное – невежество. А Инквизиция, столь горделивая, преданная своему долгу и упивающаяся собственной важностью, убеждённая, что сражается с Хаосом, более слепа, чем все остальные. Ваша каждодневная деятельность все сильнее и сильнее приближает вас к варпу, увеличивая вашу осведомлённость в силах неупорядоченности. Постепенно, сам того не замечая, инквизитор даже предельно пуританских и жёстких взглядов оказывается совращён.
– Не могу с тобой согласиться.
Настроение Понтиуса, казалось, улучшилось, когда мы снова вступили в дебаты.
– Первый шаг заключается в знаниях. Инквизитор должен понять основные проявления Хаоса, чтобы бороться с ним. Через несколько лет он уже знает о варпе больше, чем многие прирождённые культисты. Тогда наступает черёд второго шага: мгновение, когда инквизитор нарушает правила и позволяет какому- нибудь порождению Хаоса выжить или сохраниться в таком виде, когда его ещё можно изучать и извлекать из него знания. Думаю, не стоит даже пытаться отрицать, Эйзенхорн, что это уже произошло. Я ведь здесь,
