чёртовой Галактикой. Только пять лет спустя, почти одновременно, нас повысили до полного инквизиторского чина и наши карьеры начались всерьёз.
В девятнадцать лет, пьяно покачиваясь, мы кутили в дрянном баре на улице Зансипля, посмеиваясь над своим прославленным наставником и сливаясь с жизнью. Сливаясь с ней настолько безудержно, как, наверное, возможно только в юности.
Другая жизнь. Далёкая и безвозвратно ушедшая. Теперь я уже не тот Грегор Эйзенхорн. А этот мужчина с длинными, подвязанными шнурком седыми волосами и покрытым шрамами лицом, одетый в термоблокирующий костюм, больше не был прежним Титусом Эндором.
– Ты мог бы и предупредить, – начал я.
– Что я и сделал.
– А ещё тебе стоило присоединиться к нам за ужином, – пожал я плечами. – Джарат снова превзошла себя.
– Я понимаю. Но тогда… – Он сделал паузу и задумчиво погонял по кругу кубики льда в бокале. – Но тогда стало бы известно, что инквизитор Эндор нанёс визит инквизитору Эйзенхорну.
– Всем и так прекрасно известно, что они старые друзья. В чем проблема-то?
Эндор поставил бокал на стол, расстегнул застёжки на поясе и стянул через голову верхнюю часть своего маскировочного костюма.
– Слишком жарко, – заметил он.
Его нижняя рубашка потемнела от пота, а на шее на чёрном шнурке все так же висел кривой зуб заураптора. Да, этот зуб. Много лет тому назад я извлёк его из ноги Титуса, после того как ему удалось прогнать зверя. Это случилось на Бронтотафе дюжину десятилетий тому назад, а то и больше. Тогда мы вдвоём помогали Хапшанту в операции, проводимой в туманных топях этой планеты.
– Я прибыл сюда ради Новены, – сказал он. – Меня вызвали, чтобы присоединиться к свите Орсини. Смею предположить, то же самое можно сказать и о тебе. Мне хотелось поговорить с тобой и сделать это как можно дальше от любопытных ушей.
– Поэтому ты и вломился в мой дом?
Он глубоко вздохнул, прикончил свою выпивку и пошёл к бару в углу комнаты, чтобы налить ещё.
– У тебя неприятности, – произнёс он.
– В самом деле? С чего бы это?
Как ни в чём не бывало, Эндор продолжал срезать цедру с лимона.
– Не знаю точно. Но ходят слухи.
– Всегда ходят какие-нибудь слухи.
Он резко повернулся ко мне:
– Отнесись к этому серьёзно. – Его глаза неожиданно приобрели очень жёсткое выражение.
– Договорились, я слушаю.
– Ты знаешь, как крутится мельница слухов. У кого-то всегда имеется причина их распускать. Стали ходить кое-какие россказни. И поначалу я не обращал на них внимания.
– Россказни?
Он вздохнул и уселся в кресло с новой порцией выпивки.
– Поговаривают, что ты… нечестив.
– И что именно говорят?
– Будь ты проклят, Грегор! Я же не один из твоих подозреваемых, которых надо допрашивать! Я пришёл как друг.
– Друг, который взломал мне дверь и одет в маскировочный костюм…
– Ты не мог бы заткнуться хотя бы на минутку?
– С удовольствием. Если ты перейдёшь наконец к делу, – помедлив, ответил я.
– В первый раз я просто услышал, как кто-то наговаривает на тебя.
– Кто?
– Не имеет значения. Я вмешался и высказал им всё, что думаю. Но потом я снова услышал эту историю. Эйзенхорн – нечестивец, сбился с праведного пути.
– В самом деле?
– Потом я услышал другое. Теперь говорили уже не «Эйзенхорн – нечестивец», а «Есть серьёзные люди, имеющие повод полагать, что Эйзенхорн стал нечестив». Так, словно эти подозрения приобрели официальный статус.
– До меня ничего подобного не доходило, – произнёс я, усаживаясь поудобнее.
– Конечно нет. Кто же мог сказать тебе такое в лицо, кроме друга… или судебного собрания Внутренних Расследований?
Я приподнял брови:
– Ты, похоже, и в самом деле обеспокоен, верно?
