Эмос поглядел туда, куда я указывал.
– Миндалины, – ответил он. – Впадины, заполненные кварцем или другими вторичными полезными ископаемыми.
– Ясно, – кивнула Медея, отвинчивая крышку на фляге с водой. – Раз уж ты все знаешь, то что вот это такое?
Она показала на совершенно круглое отверстие, вырезанное в камне дальней стены. По моим прикидкам, длина его диаметра приближалась к тридцати метрам.
– Ну, я… очень странно, – забормотал обескураженный Эмос.
– Подойди ближе, – приказал я. – Это искусственное образование. Форма слишком правильная.
– Что, чёрт возьми, могло проделать такую дыру? – недоумевала Медея, направляя судно внутрь туннеля.
– Промышленный бур мог бы…
– Так глубоко? Настолько далеко от шахт? – Я прервал Эмоса на полуслове. – Посмотрите на это. На такой глубине могут функционировать только герметично закрытые машины, вроде нашей гондолы.
– И то с трудом, – зловещим тоном прокомментировала мои выводы Медея.
Она не сводила глаз с показателей герметичности корпуса. Янтарные руны то вспыхивали, то выключались.
– Глубоко, – сказал я, глядя на дисплей с показаниями передних сканеров. – Уходит настолько, насколько мы можем просканировать и дальше, при этом сохраняя форму и размеры.
– Но он же прорезан в вулканической породе, сорок километров батолита! Это же цельный антрагат! – В слабом старческом голосе Эмоса зазвучали нотки смущения.
– Я улавливаю толчки, – внезапно произнесла Медея.
Иглы на вращающемся сейсмографе дёргались уже больше часа, поскольку на этой глубине подземная поверхность не была стабильной. Но сейчас они просто обезумели и метались из стороны в сторону.
– В них есть ритм, – сказал Эмос. – Это не тектонические толчки. Слишком регулярные… почти механические.
Я задумался на мгновение, прикидывая варианты.
– Отправляемся вглубь шахты, – решил я.
Медея посмотрела на меня так, словно надеялась, что ослышалась.
– Полетели.
Прорезанная в вулканической породе шахта оказалась настолько идеально круглой, что становилось страшно. Стремительно спускаясь по этой трубе, мы увидели, что внутренняя её поверхность была оплавлена и казалась покрытой каменными потёками с прорубленными в них расходящимися бороздами.
– Это сделано плазменным буром, – сказал Эмос. – И, что бы ни пробивалось здесь, его конечности оставили следы на стенах до того, как те остыли и затвердели.
Труба иногда изгибалась змеёй, но сохраняла цилиндрическую форму. Повороты были длинными и плавными. Несмотря на это, Медея всё равно осторожничала, входя в них. Сейсмограф продолжало трясти как в лихорадке.
Я извлёк галоперо и приписал одну фразу под схемой распечатки.
– Ты не мог бы преобразовать это в простой машинный код? – попросил я Эмоса.
– Кхм… – Он посмотрел на запись. – Vade elquum alatoratha semptus… У тебя хорошая память.
– Так ты можешь это сделать?
– Конечно.
– Что там такое? – поинтересовалась Медея. – Какое-то колдовство?
– Нет. – Я улыбнулся, а Эмос приступил к работе. – Нечто вроде глоссии. Приватный язык, который не использовался уже довольно давно.
– Готово, – произнёс Эмос.
– Загони это в вокс-транслятор и поставь на непрерывный повтор, – сказал я.
– Надеюсь, что сработает, – вздохнул Убер. – И надеюсь, что ты прав.
– Просто сделай это.
На панели управления запищали датчики сканеров.
– Мы приближаемся к выходу из туннеля! – воскликнула Медея. – Ещё километр, и мы влетим в огромную пещеру!
– Подавай сигнал! – приказал я своему престарелому помощнику.
Мы не были готовы к тому, что предстало перед нашими глазами. Массивная металлическая машина в виде трубы тридцати метров в диаметре и семидесяти метров в длину, с огромным плазменным буром в носовой части и рядами серповидных лап, кружившихся по её бокам, словно зубья включённого цепного меча. Она выбралась из прорезанного ею туннеля и с рычанием двигалась по кластическим породам, покрывающим далёкое дно, выбрасывая плотные облака пара и перемолотого в пыль камня.
