знающий себя самого дух, в котором в-себе[-бытие] приобрело значение сознающего себя «я», знает, что имеет это определение и содержание в непосредственной достоверности себя самого. Как определение и содержание эта достоверность есть природное сознание, т. е. побуждения и склонности. — Нет такого содержания, которое совесть признала бы абсолютным, ибо она есть абсолютная негативность всего определенного. Она определяет, исходя из себя самой; но круг самости, в который попадает определенность как таковая, есть так называемая чувственность: когда ищут содержание в непосредственной достоверности себя самого, ничего не находят, кроме чувственности. — Все, что в прежних формах проявлялось как хорошее или дурное, как закон и право, есть иное, нежели непосредственная достоверность себя самого; оно есть всеобщее, которое теперь есть бытие для другого; или, с другой точки зрения, оно есть предмет, который, опосредствуя сознание с самим собою, становится между ним и своей собственной истиной и скорее обособляет его от себя, нежели является его непосредственностью. — Но для совести достоверность себя самой есть чистая непосредственная истина; и эта истина, следовательно, есть ее представленная как содержание непосредственная достоверность себя самой, т. е. вообще произвол отдельного лица и случайность его бессознательного природного бытия.
Это содержание считается в то же время моральной существенностью или долгом. Ибо чистый долг, как оказалось уже при проверке законов, просто равнодушен ко всякому содержанию и мирится со всяким содержанием. В то же время он имеет здесь существенную форму для-себя- бытия, и эта форма индивидуального убеждения есть не что иное, как сознание пустоты чистого долга и сознание того, что он — лишь момент, что субстанциальность сознания есть предикат, субъект которого — индивид, чей произвол дает чистому долгу содержание, может связать с этой формой любое содержание и придать ему свою добросовестность. — Индивид известным образом приумножает свою собственность; долг состоит в том, чтобы каждый заботился о сохранении себя самого, равно как и своей семьи, и в не меньшей мере о возможности приносить пользу своим ближним и творить добро нуждающимся в помощи. Индивид сознает, что это — долг, ибо это содержание непосредственно заключается в достоверности его самого; он понимает, далее, что в данном случае он выполняет этот долг. Другие могут держаться того мнения, что такой образ действия есть обман; они придерживаются других сторон конкретного случая, он же твердо держится этой стороны вследствие того, что сознает приумножение собственности как чистый долг. — Таким образом, то, что другие называют насилием и несправедливостью, есть выполнение долга, который состоит в утверждении своей самостоятельности по отношению к другим; то, что они называют трусостью, есть выполнение долга, состоящего в сохранении своей жизни и возможности приносить пользу ближним; а то, что они называют храбростью, напротив, нарушает и тот и другой долг. Но трусость не настолько неосмотрительна, чтобы не знать, что сохранение жизни и возможности приносить пользу другим есть долг, чтобы не быть убежденной в том, что ее поступки соответствуют долгу, и чтобы не знать, что то, что соответствует долгу, состоит в знании; иначе она поступила бы неосмотрительно — она была бы неморальна. Так как моральность заключается в сознании, что долг выполнен, то это сознание будет наличествовать как в тех поступках, которые называются трусостью, так и в тех, которые называются храбростью; — абстракция, именуемая долгом, допускает всякое, в том числе и это содержание, — следовательно, совершающий действие знает, что он совершает в качестве долга, и так как он это знает и так как убежденность в долге само соответствует долгу, то совершённое действие признается другими; благодаря этому поступок обладает значимостью и действительным наличным бытием.
Имея в виду эту свободу, которая с одинаковым успехом вкладывает любое содержание во всеобщую пассивную среду чистого долга и знания, нет смысла утверждать, что вложено должно было быть какое-нибудь другое содержание; ибо каково бы оно ни было, на нем всегда лежит клеймо определенности, от которой свободно чистое знание и которую оно может отвергнуть точно так же, как и принять, в любом виде. Всякое содержание, тем, что оно определенное содержание, стоит на одной линии с другим содержанием, хотя бы казалось, что характерная черта его — это именно то, что в нем снято особенное. Так как в действительном случае долг раздваивается вообще на противоположность и вследствие этого на противоположность единичности и всеобщности, то может казаться, будто тот долг, содержание которого составляет само всеобщее, благодаря этому непосредственно имеет природу чистого долга, и форма и содержание тем самым полностью становятся соответствующими друг другу; так что, следовательно, поступок для общего блага, например, следовало бы предпочесть поступку на пользу блага индивидуального. Однако этот всеобщий долг есть вообще то, что имеется налицо как сущая в себе и для себя субстанция, как право и закон и что обладает значимостью независимо от знания и убеждения, равно как и от непосредственного интереса отдельного лица; следовательно, это и есть как раз то, на форму чего направлена моральность вообще. Что же касается его содержания, то и оно есть определенное содержание, поскольку общее благо противоположно единичному; следовательно, его закон есть такой закон, от которого совесть чувствует себя совершенно свободной, и предоставляет себе абсолютное право добавлять и отнимать, пренебречь им, равно как и выполнить. — В таком случае указанное различение долга по отношению к единичному и по отношению ко всеобщему согласно природе противоположности вообще не есть что-либо устойчивое. Скорее то, что отдельное лицо делает себе на пользу, идет на благо и всеобщему; чем больше оно заботилось о себе, тем больше у него не только возможности принести пользу другим, но сама его действительность лишь в том и состоит, что оно есть и живет в общении с другими; значение его отдельного удовольствия заключается по существу в том, чтобы пожертвовать для других свое и содействовать им в получении удовольствия. В выполнении долга по отношению к отдельному лицу, следовательно, по отношению к себе, выполняется долг и по отношению ко всеобщему. — Взвешивание и сопоставление обязанностей, которое здесь начинается, сводится к вычислению выгоды, которую извлекло бы всеобщее из того или другого поступка; но, с одной стороны, благодаря этому моральность подпадает под неизбежную случайность здравомыслия, а с другой стороны, сущность совести как раз в том, что она обрывает это вычисление и взвешивание и решает, не опираясь на такие основания, а исходя из себя.
Таким именно образом поступает совесть и сохраняется в единстве в-себе- бытия и для-себя-бытия, в единстве чистого мышления и индивидуальности, и есть достоверно знающий себя дух, который имеет свою истину в самом себе, в своей самости, в своем знании, и в нем как в знании о долге. Он сохраняется тут именно благодаря тому, что то, что есть положительного в поступке — как содержание, так и форма долга и знание о нем, — принадлежит самости, достоверности себя; а то, что хочет противостоять самости как собственное «в себе», считается неистинным, лишь снятым, лишь моментом. Поэтому значимостью обладает не всеобщее знание вообще, а его знание обстоятельств. В долг как всеобщее в-себе- бытие совесть вкладывает содержание, которое она заимствует из своей природной индивидуальности; ибо это содержание есть то, которое наличествует в себе самом; благодаря всеобщей среде, в которой оно находится, оно становится исполняемым ею долгом, и именно в силу этого пустой чистый долг установлен как снятый или в качестве момента; это содержание есть снятая пустота чистого долга или его исполнение. — Но равным образом совесть свободна и от всякого содержания вообще; она отрешается от всякого определенного долга, который должен иметь силу закона; в силе достоверности себя самой она обладает величественностью абсолютной автаркии, властью связывать и разрешать. — Вот почему это самоопределение есть непосредственно то, что совершенно соответствует долгу; долг есть само знание; но это простое обладание самостью есть в-себе[- бытие]; ибо в-себе[-бытие] есть чистое равенство себе самому, и последнее имеется в этом сознании.
