— Мне необходимо выплакаться, — громко сказала она себе, — пусть все выйдет наружу, а не накапливается внутри. Нельзя стыдиться горевать о человеке, которого любишь.
Но слезы не приходили: Кирстен боялась жалеть себя, зная, что стоит ей расслабиться, и она уже не сможет остановиться.
Она свернулась клубочком, положив голову на диванную подушку, и крепко обхватила себя руками. Она решила не идти в спальню: невыносимо находиться там одной, не чувствуя покоя и теплоты, исходящих от Пола.
Когда на следующее утро принесли газеты, Кирстен, к своему ужасу, увидела свою фотографию. Снимок был сделан в тот момент, когда она выходила из бара. В последнее время фотографы следовали за ней повсюду, хотя она почти никогда не замечала их. Текст, сопровождающий фотографию, был, несомненно, написан Дэрмотом Кемпбелом. С обычной жестокостью он писал о ее одиночестве и о том, что даже прежние друзья отвернулись от нее. «Неужели это правда? — подумала она. — Неужели все от меня отвернулись?» После возвращения Кирстен не пыталась возобновить свои связи, да и было ли с кем? Кроме Пола, она никого не могла назвать другом. Разве что Элен. Зато ее всегда преследовало одиночество — так же неизменно, неумолимо и безжалостно, как месть Диллис Фишер. Она не могла избавиться от него всю жизнь.
Кирстен не могла припомнить, было ли время, когда щемящая боль одиночества не сжимала бы сердце, настигая ее даже в редкие минуты счастья. Правда, после того, как десять лет назад она познакомилась с Полом, и прежде чем они стали любовниками, чувство одиночества исчезло. Благодаря Полу ей удалось избавиться от страха перед людьми, даже перед собой, и Кирстен поверила в то, что и для нее возможно счастье. К тому времени, как он появился в ее жизни, она уже достигла успеха в работе, но только Пол научил ее получать удовольствие от успеха, и — что еще важнее — полагаться на тех, кто поверил в нее. Пол убедил ее в том, что никто не стремится обидеть ее, и тогда страх, прочно укоренившийся в ней, стал постепенно отступать. Сначала это происходило очень медленно. Ей иногда казалось, что он не исчезнет совсем. Но страх исчез, а вслед за тем последовали годы нормальной, счастливой и полноценной жизни. Не хватало только одного, но в конце концов она нашла и это. И тогда Кирстен действительно узнала, что такое настоящее счастье.
Но с тех пор прошло уже пять лет, и тогда с ней был Пол, всегда умевший протянуть ей руку в трудную минуту, а потом все пошло наперекосяк.
Пол обвинял себя в том, что познакомил ее с человеком, который в конце концов разбил ее сердце. Поэтому Пол и увез ее во Францию, и именно тогда Кирстен решила посвятить свою жизнь ему — и только ему.
Теперь одиночество вернулось. Это произошло после смерти Пола. Оно угнетало ее еще больше. Кирстен явственно слышала веселый смех обожаемого отца в то утро, когда она в последний раз провожала его на работу.
С тех пор как она себя помнила, отец был для нее центром вселенной. Это к нему она прибежала, когда упала и сильно ушиблась, это его похвал она ждала, когда добилась успехов в школе. Его искрящиеся весельем глаза всегда с любовью следили за ней и заставляли чувствовать себя лучшим в мире ребенком. По вечерам она свертывалась калачиком у него на коленях и слушала, как он читает ей, по утрам он брал ее на руки и целовал перед уходом на работу. Она была его маленькой принцессой.
В воспоминаниях того времени ее мать почти никогда не появлялась: мир шестилетней девочки был заполнен отцом.
И вот пришел день, когда его не стало.
Она помнила, как мать сказала ей, что он погиб в автодорожной катастрофе. Но Кирстен не понимала, что такое смерть. Она знала одно: отец никогда не вернется. День за днем сидела она на пороге дома и ждала его. Она умоляла мать сказать ему, что жалеет о своем дурном поведении, клялась исправиться, лишь бы он вернулся домой. Но он не вернулся, а мать так и не попыталась объяснить маленькой дочке, что такое смерть. Поэтому Кирстен в конце концов решила, что отец разлюбил ее.
Все эти горькие чувства — недоумение, ощущение отверженности и краха Кирстен вновь пережила в первые два года пребывания во Франции. Тогда ей помог психоаналитик, к которому она обратилась после нервного срыва. И Пол был все это время рядом с ней. Он не покидал ее и тогда, когда Кирстен под наблюдением психоаналитика вспомнила и проанализировала то, что произошло после смерти отца: пренебрежение матери, издевки и насмешки сверстниц, бесчисленные обиды. Много было тяжелого, слишком много для одной маленькой жизни.
Потом все стало еще хуже. Кирстен было тринадцать лет, когда два мальчика из школы зазвали ее на заросшее лютиками поле и несколько раз изнасиловали.
Теперь этот кошмар отроческих лет и та тринадцатилетняя девочка казались ей очень далекими. Однако именно то, что случилось тогда, определило ее дальнейшую жизнь. При одной мысли об этом на глаза Кирстен навернулись слезы.
Она знала тех мальчишек, Дэнни Фербротера, школьного сердцееда, и его друга Кристофера Бола, но ей предстояло узнать их еще ближе. Надругавшись над ней, Дэнни вдруг осознал тяжесть совершенного им преступления. Кирстен была малолеткой, а ему исполнилось семнадцать. Кристофер тоже понял это, но сбежал, а Дэнни, испуганный и возбужденный, остался с Кирстен. Благодарная ему за это, она обещала молчать о случившемся. Более того, она согласилась встретиться с Дэнни на следующий день.
Кирстен так гордилась дружеским отношением Дэнни, что с радостью позволяла ему делать с ней все, что он хотел. Она знала, что если откажет ему, он больше не придет, а Кирстен панически боялась одиночества, которое изведала до того, как Дэнни вошел в ее жизнь. Потом Дэнни познакомил ее с парочкой своих приятелей, потом еще с двумя, и еще. По мере того, как росло число приятелей Дэнни, их лица утрачивали отчетливость, а сердце Кирстен все сильнее сжималось от боли. Но пока приходил Дэнни, пока он был к ней добр и она чувствовала себя его избранницей, все остальное не имело значения.
Сейчас, оглядываясь назад, Кирстен удивлялась, как это она сразу не забеременела. Это случилось, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Поняв, что беременна, она узнала и о том, что у Дэнни есть постоянная подружка — девушка, которую он водил на танцы, катал на мопеде и даже приглашал домой, чтобы познакомить с родителями.
Кирстен охватило такое безысходное отчаяние, что даже страх перед беременностью отступил на второй план. День за днем она ждала и надеялась, что Дэнни позовет ее снова. По воскресеньям она даже бегала к сенному сараю, где они встречались в ненастные дни, напрасно мечтая о том, что он придет туда. Он, конечно же, больше не появлялся, и Кирстен перестала ходить туда с другими мальчишками. Многие из них умоляли ее о встрече, обещая все, что угодно, вплоть до обручального кольца, если она позволит еще разок наскоро трахнуть ее. Она неизменно отказывалась, пока в одно из воскресений за ней не зашел Кристофер Бол. Мать настояла на том, чтобы Кирстен не мучила беднягу и пошла с ним погулять. Они отправились в сенной сарай, но вместо того, чтобы стащить с себя джинсы, Кирстен, к изумлению Кристофера, бросилась на солому и разрыдалась. Именно ему она призналась в том, что беременна.
Кристофер пришел в ужас, попятился от нее и поклялся, что если она посмеет упомянуть о нем, он скажет, что никогда и пальцем не прикасался к ней. Боль, отчаяние и страх, наконец, прорвались наружу. Ее охватила такая безудержная ярость, что она набросилась на Кристофера, одержимая желанием убить его.
— Ради Бога, Кирстен, успокойся! — заорал Кристофер, схватив ее за руки. — Как ты можешь утверждать, что Дэнни — отец ребенка, если трахалась со столькими мальчишками?
— Нет! Нет! — кричала она, снова набрасываясь на него. — Я это делала только ради него. Ты это знаешь. Вы все это знали! А теперь меня бросаете…
— А что же нам делать? Этот ребенок может быть чьим угодно…
— Нет! Он мой! Слышишь? Это мой ребенок, и я оставлю его. Никто не отберет у меня этого ребенка…
— Кирстен! — заорал он. — Никто и не отбирает его у тебя. А теперь, черт бы тебя побрал, может, ты наконец успокоишься?
Но Кирстен не слушала его. Она уже не владела собой, понимая лишь одно, что ее предали.
Только когда Кристофер припугнул ее, что она может навредить ребенку, если не успокоится, Кирстен взяла себя в руки. Ее ребенок! Единственное живое существо в мире, которое будет любить ее. Скоро в ее
