Жил бедный цыган. Настолько он был беден, что и сказать невозможно. Задумался как-то цыган о жизни своей. “Что делать? — думает. — Как от этой бедности избавиться? Надо идти лошадей воровать”.
Пошел цыган на воровское дело. Выбрал ночку потемней, отъехал от табора подальше, видит: табун пасется. Одну лошадь посмотрит цыган, другую — нет ничего подходящего, все такие клячи, что за них ничего не возьмешь. Что делать? “Пойду, — думает цыган, — в деревне переночую, а наутро осмотрюсь, глядишь, что-нибудь и подберу”.
Стучится цыган в крайнюю избу:
— Пустите, хозяева, переночевать.
Выходит женщина на крыльцо и говорит:
— Знаешь что, цыган, я бы тебя пустила, да только муж у меня ревнивый, да к тому же с нечистой силой связь имеет. Убьет он тебя.
— Пусти, милая, ведь ночь-то не год. Что он мне сделает? Я на печку залезу и буду лежать себе спокойно, а утром встану, поблагодарю и пойду своей дорогой.
— Ну ладно, заходи, ночуй, если не боишься. А в ту пору муж этой бабы домой возвращался. Был праздник какой-то, вот он шел по деревне и песни горланил под гармошку. Подошел он к избе своей и кричит жене:
— Открывай!
Та, бедная, трясется, но открывает. Зашел мужик:
— А это кто на печке лежит? Ну-ка повернись! Посмотрел мужик на цыгана, оскалился:
— А, морэ! Ну, вставай, морэ, вечерять будем. Думает цыган: “И чего это баба сказала, что мужик у нее плохой? Плохой угощать не станет”.
Стала жена из печки чугуны с едой вынимать. Поест мужик, цыгана угостит, а остатки в котел сливает: и борщ и кашу — все. Поели, попили мужик с цыганом.
— Ну спасибо тебе, хозяйка! Говорит мужик цыгану:
— А где, парень, твой мешок?
— Да вон там.
— А ну надевай мешок на плечи. Испугался цыган. “Сейчас, — думает, — он меня выгонит…”
— Надевай, надевай, — кричит мужик, — не мешкай! Надел цыган мешок на плечи, а мужик подошел сзади, развязал узел и — бултых! — вылил ему за спину все горячее в этот мешок.
Взял мужик гармошку в руки и говорит:
— А теперь, цыган, давай пляши!
У цыгана спина огнем горит, что ни говори, а здорово обварил его мужик, да только испуг страшнее боли. Хотел было цыган из дома выскочить, а мужик его не пускает:
— Пляши, говорят! И все тут… До тех пор цыган плясал, пока с ног не свалился. А тут и утро наступило. Открывает мужик дверь и говорит:
— Ну вот тебе, цыган, порог, а вот — дорога. С тем и прогнал.
Идет цыган по дороге, и проняла его горькая обида. “За что же, — думает цыган, — ты меня так покалечил? Ну уж я тебе отомщу”.
Дождался цыган вечера и опять в деревню возвращается. Подходит к самому краю деревни и видит: кони мужика-колдуна пасутся: один — серый, другой — вороной.
“Украду-ка я коня у этого мужика”,— решил цыган. Подошел он к вороному коню, вскочил на него, хлестнул кнутом и был таков. Сколько он ехал — бог его знает. Только приезжает он снова к этой деревне, к самому ее краю, к дому колдуна, рядом с которым серый конь пасется. “Что такое? — думает цыган. — Столько времени ехал, а приехал на то же самое место, наверное, я с дороги сбился”.
Снова хлестнул цыган коня по бокам, и снова повозил конь цыгана, повозил и привез на старое место, к дому колдуна. Удивился цыган: “Если бы я сел на дворового хозяина, то он бы меня убил, в грязи затоптал. Значит, и вправду мужик этот колдун! Значит, и вправду кони его заколдованные! Дай-ка, — думает цыган, — я на серого коня пересяду. Может, он меня домой вывезет?”
Пересел цыган на серого коня и поехал. Час едет, другой. И завез его серый конь в такую глушь непролазную, в такое болото, что ему не выйти и не выкарабкаться. Взмолился цыган:
— Господи, спаси ты меня, помоги выбраться из этого болота, клянусь, никогда больше с колдунами не тягаться.
Кое-как к утру насилу выбрался цыган на дорогу, да так и вернулся в табор ни с чем.
Жила на свете цыганка. Была она такая старая, что уже не могла кочевать, а жила в деревне. Денег у нее не было, а потому ютилась она на чердаке, под самой крышей. Жил вместе со старухой ее сын — дурачок. Каждое утро цыганка побираться ходила: где хлеба выпросит, где погадает. Так и перебивалась. А дурачок дома оставался, в дурацкие игры свои играл. Придет старуха домой да всю провизию, что за день набрала, за окошко вывесит, чтобы ветерком обдувало, а то жарко на чердаке, ни ветерка, того и гляди, хлеб зачерствеет да сало испортится. А под коньком этого дома свили себе гнездо ласточки. Известное дело, ласточка — птица домовая и для дома священная. Не дай бог кому ласточкино гнездо разорить — жизни в доме не станет. А тут, как на грех, повадились птицы бабкину еду склевывать. Что с птицы взять? Никакого спроса с птицы. Терпела старуха, терпела да не вытерпела. “Как же так, — подумала она, — из последних сил я эту еду добываю, а тут птицы неразумные ее уносят?!” Взяла старуха палку и разорила гнездо ласточек.
На следующее утро, не успела еще старуха уйти в деревню, как на чердак влетела ласточка, упала на землю и в домового превратилась, в человечка маленького. Подходит домовой к старухе и говорит:
— Ты, старуха, это гнездо на место поставь, а то не будет тебе житья на этом свете!
Испугалась старая цыганка, лицо руками закрыла, а как открыла, глядит: нет никого. Позвала старуха сына-дурачка.
— Сынок, так и так, так и так, сделай милость, поставь ласточкино гнездо на место.
Рассмеялся дурачок. Не поверил он словам матери, не стал гнездо вешать. На следующее утро повторилось то же самое: снова прилетела ласточка, о землю ударилась и в домового превратилась:
— Говорил же я тебе, старая, чтобы ты гнездо повесила на место. А ты меня не послушала.
— Миленький, просила я своего сына, чтобы он повесил, да не слушает он меня. Ты прости его, дурачка.
— Хорошо, только в последний раз тебя предупреждаю: не повесишь гнездо на место — худо будет.
Сказал так домовой и сгинул. Взяла старуха гнездо и попыталась было сама подвесить его к коньку, да только чуть было не сорвалась с крыши. Выпало у нее гнездо из рук, упало на землю и рассыпалось.
На следующее утро снова прилетает ласточка, снова она оборачивается маленьким человечком и говорит:
— Предупреждал я тебя, старая, да не послушалась ты меня. Вот и знай теперь свой срок: осталось тебе жить на белом свете всего одну неделю!
Побежала старуха в церковь, попу все рассказала Опечалился поп и говорит:
— Ничего тебе, старуха, не поможет. Это судьба твоя. Так и случилось: умерла старуха-цыганка через неделю.
