человека, и сознание этого равенства было столь сильным, что в надгробных надписях христиан почти никогда не упоминалось рабское состояние12.
Краткий обзор трех христианских общин — в Риме, Лионе и Карфагене — позволит нам ознакомиться с их социальным составом.
Римская община имела облик церковного прихода большого города: пошитые из грубой материи плащи ремесленников и рабов здесь вплотную соприкасались с дорогими парчовыми тканями одежд матрон и знатных господ. Если первыми приверженцами Евангелия и были маленькие люди из низов общества, то уже в конце I века для него открылись двери императорского дворца, когда в христианство обратились консул Климент и его жена Домицилла13. Во времена императора Коммода мы встречаем богатого господина Каликста, после обращения в христианство принявшего имя Карпофора; он принадлежал «к императорскому дому»14. Ириней тоже утверждал, что в его время при императорском дворе существовала многочисленная группа христиан — знатных господ (всадников) и рабов15. Один из товарищей философа Юстина, вместе с ним принявших смерть мученика, Эвельпист, прибывший из Каппадокии, был рабом при дворе16. Марция, фаворитка императора Коммода, если сама и не была христианкой, то поддерживала связь с христианской общиной Рима17. Во времена Септима Севера присутствие христиан при императорском дворе уже ни для кого не было секретом, на что неоднократно указывал Тертуллиан18. Вполне вероятно, что христиане были и в преторианской гвардии19.
Во времена Марка Аврелия христианство находило приверженцев уже в кругах аристократии. Мученик Аполлоний, которого Иероним ошибочно причисляет к сенаторскому сословию, был представителем знати. Многие члены семейства Помпониев были христианами20. В годы правления императора Коммода наиболее видные по рождению и богатству римляне присоединялись со всеми своими чадами и домочадцами к христианской общине21. Юстин рассказывает о переходе в христианство двух супругов, принадлежавших к числу римских богачей и живших на широкую ногу, со всей домашней прислугой22.
В Рим, открытый для всех влияний и всех философских школ, стекались софисты и философы. В середине II века Юстин стал первым известным философом христианской общины. Скромный член местной церкви, он основал неподалеку от терм Тимофея, в доме некоего Мартина, школу христианской философии23. Юстин дал христианской мысли право гражданства, а христианам — право мыслить. Благодаря ему такие мыслители, его ученики, как Татиан, сириец по происхождению, вскоре пополнят ряды приверженцев христианства. Маркион, богатый судовладелец, прибывший в Рим с берегов Черного моря, испытав сильное впечатление от интеллектуального богатства местной христианской общины, присоединился к ней, передав в ее пользу 200 тысяч сестерциев, которые позднее были возвращены ему, когда он основал свою школу и религиозную общину, противостоявшие Церкви24.
Облик христианской общины Рима после смерти апостолов Петра и Павла сильно изменился. Хотя большое число христиан, упомянутых в Послании к Римлянам, еще носило имена рабов и вольноотпущенников25, гораздо больше стало в составе общины состоятельных и богатых семей. Они пополняли кассу, предназначенную для поддержки множества нуждающихся Рима и всей Империи. Их щедрость с тех пор вошла в поговорку. Игнатий Антиохийский и Дионисий Коринфский трогательным образом воздают им должное26. Общие сбережения достигали таких размеров, что христиане помещали их в банк. К несчастью, они ошиблись в выборе банкира27, что нередко случалось в истории. Столь широко распространенная щедрость римлян служила в первую очередь для поддержки бедноты и вдов в самой христианской общине. Богачи и нуждающиеся дополняли в ней друг друга. «Пастырь» Гермы сравнивает их с молодым вязом и виноградной лозой, поддерживающими друг друга28.
Рабы и мелкие ремесленники, крестьяне из окрестностей Рима, задавленные налогами и потому переселившиеся в город, создавали противовес богатству обеспеченных слоев. Роскошь шла рука об руку с нищетой, так что оказание поддержки нуждающимся стало одной из задач государства. Уравнительные идеи христианского братства служили обоснованием для перераспределения богатств, как свидетельствует Юстин: «Жившие в изобилии и желавшие давать давали каждый по своему усмотрению, дабы поддержать сирот, вдов, больных, бедных, заключенных, странников, короче, всех, кто пребывал в нужде»29.
Спустя примерно сто лет диакон Лаврентий обратил внимание императора, уже собравшегося было наложить руку на богатство Церкви, на полторы тысячи вдов и прочих нуждавшихся, получавших от нее поддержку30. Даже если этот эпизод вымышлен, он все же свидетельствует о деятельности христианской общины на благо своих членов, оказавшихся в нужде.
Прибывшие из разных краев и поселившиеся вместе со своими земляками сплоченными этническими группами, каждая в определенном квартале города31, братья пользовались для общения друг с другом греческим языком. Они говорили на этом языке более или менее правильно, если судить по текстам надгробных надписей. Отточенный стиль Аполлония перекликался с диковинно грубым языком плебея, переселившегося из деревни, и неправильным говором уроженца Африки, лишь недавно обосновавшегося в Риме. Греческий язык на Западе использовался также и в церковном богослужении вплоть до III века, когда латынь окончательно вытеснила его32.
Вот пример, показывающий лучше любых статистических данных, в какой мере христианская община Рима реализовала принципы братства: по крайней мере два епископа, Пий и Каликст, были рабами по происхождению. Представьте себе знатных Корнелиев, Помпониев или Цецилиев, получающих благословение от папы, носившего клеймо своего бывшего хозяина! Такой переворот совершило Евангелие, воздействуя на социальные структуры и преображая сердца людей.
Христианская община Лиона, значительно менее многочисленная, чем в Риме, в социальном плане являла собой гораздо более сложную картину. Лион — не Рим. В период расцвета Империи христианская община Лиона в целом была молодой. Она состояла как из чужеземцев, прибывших прежде всего из Азии, так и из местных уроженцев всех сословий. На собрании общины матрона встречала собственного раба. Лионская церковь, видимо, насчитывала в своем составе немало состоятельных горожан, богатство которых вызывало зависть, провоцируя тем самым доносы. Есть основания полагать, что сам класс имущих проповедовал Евангелие среди наемных работников и рабов. Все тексты этой общины, дошедшие до наших дней, написаны по-гречески, на языке большинства христиан и литургии.
История первых лионских мучеников позволяет уточнить социальный состав общины. Их имена, сохраненные Григорием Турским, представляют собой смесь латыни и греческого33 — ни одного кельтского имени. Аттий и Аттал — последний происходил из Пергама, прибыв в Лион по делам, — были известными людьми34. Веттий Эпагаф был знатным человеком и жил в Верхнем городе, так что чернь не осмеливалась доносить на него. Александр — врач, выходец с Востока, пользовавшийся известностью в городе; Бландина — простая рабыня, арестованная вместе со своей госпожой, несомненно, знатной матроной, тайно проповедовавшей евангельское учение в своем доме35. Схватили даже несколько слуг-язычников, поскольку считалось, что домашняя прислуга и рабы разделяют религиозные убеждения своих хозяев36.
Социальное положение христиан частично объясняет ненависть, с какой толпа встретила появление Аттала. Он был состоятельным человеком, что позволяло ему оказывать финансовую поддержку христианской общине, разделявшей тем самым его достаток37. В общине было много женщин, поскольку гностик Марк именно на них остановил свой выбор, особенно на тех из них, что носили богатые пурпурные одежды и располагали роскошными апартаментами38.
В лионской общине, где состоятельные христиане жертвовали всем ради своей веры, внимание к себе привлекла не богатая матрона, даже имени которой история не сохранила, а тщедушная Бландина, рабыня по своему положению, в лице которой, как говорится в рассказе о ее мученической смерти, словно повторились страсти Христовы — на глазах у прочих мучеников и сторонних зрителей39. Социальные различия размывались, а в тот момент и вовсе улетучились благодаря христианскому единению во Христе.
«Так началась грандиозная эпопея христианского мученичества, развернувшаяся в амфитеатрах и продолжавшаяся два с половиной века, эпопея, облагородившая женщину и восстановившая человеческое
