В романе одного английского автора, где говорилось о социалистическом настрое рабочей среды в начале двадцатого века, все главные события разворачивались в пабах — пивных клубах. Там происходили рабочие собрания, там сочинялись листовки, там кипели страсти, которые не выплескивались на улицу. Автор замечает, что если бы в это время правительство приняло решение о закрытии пабов, то на следующий день народ вышел бы на улицы, и в стране вспыхнула бы социалистическая революция.
Вид громаднейших извивающихся очередей за водкой, которые стали называть «петлей Горбачева», наводил на мысль, что добром это не кончится. Чуть погодя вдруг пропали табак и спички. Опять громадные очереди. Потом из магазинов стало пропадать все, абсолютно все. Весь народ страны вышел на улицы пока только для того, чтобы стоять в очередях. Смотря на народ в очередях, я не раз вспоминал этого английского писателя, который говорил, что, пока народ сидит по пабам и не вышел на улицы, потрясений можно не ожидать. И еще я вспоминал одну из версий, почему произошла Октябрьская революция в России. Автор объяснял ее просто, народ вышел на улицу, стоял в очередях, хлеб не привезли, народ пошел не по домам, а прогонять то правительство, которое не обеспечило подвоз хлеба.
Чтобы представить себе, что из магазинов пропало все, приведу такой пример. В это время я был в командировке в городе Красноярск-26, который сейчас благодаря средствам массовой информации стал известен всей стране как один из главных центров нашей атомной промышленности. В те времена он был еще абсолютно закрытый город, и допуск меня туда оформляли по всем правилам режима. Вид города меня поразил — прекрасный город. Все чисто, все прибрано, все ухожено, все сделано добротно и уютно. Цель моей командировки — оговорить условия утилизации реакторов с жидкометаллическим теплоносителем войсковых атомных электрических станций. Меня подвезли к площадке, где лежали штабеля железобетонных изделий, и сказали, что все это заготовлено для строительства завода по переработке и утилизации отработавшего ядерного топлива. Сперва строительство задерживалось финансированием, а сейчас еще и зеленые организовали блокаду этого района. Служебные дела завершились тем, что составили протокол о намерениях. Хозяева намеревались построить завод и принимать наши жидкометаллические реакторы для утилизации, а мы намеревались загрузить их работой. Оставшуюся пару часов до отхода рейсового автобуса я посвятил осмотру магазинов города. Все отлично выполненные и все абсолютно пустые. Все продавцы были на местах. Кое-где было кое-что, но только по талонам. И это в закрытом городе, где всегда было отличное снабжение и откуда все командированные возвращались с каким-либо дефицитом. Мне тоже хотелось привезти что-то на память об этом городе. В одном хозяйственном магазине мне удалось купить резиновый коврик, который и сейчас уже полустертый лежит перед дверью моей квартиры, ежедневно напоминая о Горбачеве, который довел страну до того, что в магазинах города, где сконцентрировалась научная, промышленная и оборонная мощь страны, больше ничего нельзя было купить.
Жили мы тем, что покупали по талонам, выдаваемым по месту жительства, и тем, что приобретали в «столе заказов» на работе. Централизованно от государства предприятиям выделялось какое-то количество продуктов, которое и распределялось среди работающих посредством этих «столов заказов». Название здесь никак не соответствовало сути. Покупали там не то, что заказывали, а то, что привозили. Распродавали все и мгновенно. Столы заказов имелись далеко не на каждом предприятии и отнюдь не во всех городах и поселках.
Демократия в нашей стране началась со свободы слова. Потоки разоблачений, ругани и клеветы в адрес коммунистов и советской власти заливали страну. Среди этой мутной лавины были и серьезные аначитические работы, вскрывающие пороки существующей экономической системы, функционирования партийных и советских органов. Многие из них носили позитивный характер, т. е. не только ругали, но и что-то предлагали. Были и разоблачения, по которым надо было бы привлекать к судебной ответственности. Но свобода слова была односторонней. Можно было только ругать прошлое и поддерживать настоящее. Стоило только Нине Андреевой в статье «Не могу молчать» в газете «Правда» написать иное мнение на происходящее, как вся эта лавина демократов обрушилась на нее.
Понятия Родины, патриотизма, верности стране были извращены. Мое поколение и я были воспитаны на том, что служба в армии и на флоте — почетная обязанность каждого гражданина нашей страны. Я помню, каким презрением окружали тех, кто пытался уклониться от службы в армии. Если кому-то каким-то способом удавалось уклониться от призыва, то он скрывал это, как раньше скрывали заболевание венерической болезнью. А во времена начала демократии известный кинорежиссер Эльдар Рязанов с восторгом рассказывал телезрителям, как ему удалось увильнуть от службы в армии. Что было позорно — стало нормой.
За рубежом Горбачева объявили великим. Российские демократы им подпевали. Мне казалось, что Горбачев всерьез поверил, что он великий и таким останется в истории. Чтобы заслужить еще большую похвалу от Запада и остаться на веки веков великим преобразователем мира, Горбачев предал свою страну, своих товарищей по Варшавскому договору и вывел советские войска из Германской Демократической Республики и других дружественных стран. Причем сделал это мгновенно, без всякой подготовки, нанеся этим страшнейший удар экономике страны, ее внутреннему и международному положению. Я не говорю, что этого не надо было делать. Я считаю, что надо было сделать на определенных условиях. Например, мы распускаем Варшавский Договор, американцы — НАТО. Мы уходим из ГДР только тогда, когда в СССР будет средствами и силами ФРГ построено все необходимое для дислоцирования уходящих войск. Все это я здесь написал, помня вечные слова Шота Руставели: «Каждый мнит себя стратегом, видя бой издалека». Не замахиваясь на лавры стратега, я эмоционально воспринимал все происходящее. Для меня Горбачев — предатель своего народа, страны и партии. Ослепленный стремлением к вечной славе и надеждой на народную любовь, Горбачев привел Советский Союз к катастрофе. Его действия я могу объяснить только этим или еще тем, что он был просто куплен врагами нашего государства. Все-таки последнее маловероятно, так как сейчас средств у него, видимо, маловато, потому что бывший президент великой державы подрабатывает тем, что рекламирует пиццу. Главным деструктивным действием была локализация партии, в результате чего ее устранили с арены развивающихся в стране событий. К этому времени КПСС все еще оставалась силой, которая могла многое сделать. Жесткая централизация и дисциплина гарантировали возможность результативного использования партии в процессе демократизации страны. Мне отлично известно, что история не принимает термин «если бы». Но все-таки если бы Центральный Комитет партии организовал принятие на съезде КПСС необходимых решений и мобилизовал членов партии на их выполнение, то многое могло бы быть по-другому. Мне кажется, что партия сама должна была бы открыто заявить о допущенных перегибах и ошибках и наметить новый курс, четко сформулировать программу демократизации жизни страны.
Конечно, главное, что должна была сделать партия — это осмыслить и определить новый стратегический курс страны в экономике. Примеры, что можно было сделать, были. Тут и НЭП, который при Ленине сделал чудеса с экономикой страны, тут и Китай, который после «культурной революции» очень эффективно развивает свою экономику. Не обязательно так, но обязательно ясно, зримо и последовательно кардинально.
В КПСС к этому времени были миллионы членов партии. Пусть половина из них по каким-либо причинам не смогли бы стать проводниками нового курса, но оставшаяся половина организованных, дисциплинированных и убежденных членов партии — великая сила.
Я хорошо помню партийные конференции и собрания времен Горбачева. В первой половине этого периода они проходили в обычном режиме: «Гип-гип-ура Горбачеву и его действиям». Вторая половина — растерянность и недоумение.
В это время началось массовое движение за выход из партии. Коммунист писал заявление, партийная организация его рассматривала и принимала решение «исключить». Никаких мер по выяснению причин, почему хочет выйти, и тем более по действиям для удержания его в организации не принималось. Была директива — не мешать выходить. По телевидению показывали сюжеты такого типа: милицейский начальник в больших чинах на виду у многих собравшихся сжигает свой партийный билет, группа людей бросает свои партбилеты в горящий костер и т. п. Газеты, журналы сообщали об известных людях, добровольно покинувших партию.
Привыкшие к централизации коммунисты первичных организаций не знали, что делать и как себя вести.
Из общественно-политической жизни в результате отсутствия четкого руководства были исключены
