гроссмейстеров Н. С. Хрущеву, и он действительно стал центром шахматной жизни страны.
На конгрессе были приняты два судьбоносных решения, причем с подачи нашей страны. Одно — чемпион мира получил право на матч-реванш. С первого взгляда это решение кажется логичным: Ботвинник уже восемь лет сохранял звание чемпиона мира. По первоначальному проекту, написанному им самим и обнародованному еще в 1949 году, в случае проигрыша матча экс-чемпион имел лишь право участия в тройном матч-турнире, где участниками были чемпион мира, новый претендент и экс-чемпион. За эти восемь лет Ботвинник свел вничью два матча с претендентами, Бронштейном и Смысловым, и уже было известно, что в 1957 году ему предстоит новый матч со Смысловым. Поэтому вообще непонятно, почему он должен иметь преимущество перед последним. А о втором предложении — ограничить число претендентов от одной страны (читай от СССР), я расскажу несколько позже.
В чемпионате страны 1956 года я разделил первое — третье места, но в тройном матч-турнире был вторым. В олимпийскую команду взяли лишь чемпиона М. Тайманова, а меня, кажется в виде компенсации, послали выступать в Индонезию. В то время СССР только завязывал контакты со странами третьего мира, и по просьбе нашего посольства был послан гроссмейстер. Вот когда мне пригодилось знание английского языка! Кроме того, наступила «оттепель», и я впервые отправился в заграничную поездку один, без руководителя и сопровождающего лица. Конечно, немаловажную роль сыграло и то, что мои друзья в ДСО «Зенит» убедили меня после XX съезда подать заявление о приеме в партию, и я проходил годовой кандидатский стаж.
Перед поездкой меня пригласили в отдел выездов ЦК КПСС, где подробно проинструктировали, что разрешается и что не разрешается советским людям делать за границей.
В столице Индонезии Джакарте я выиграл небольшой матч у местного чемпиона, победил в турнире и провел несколько сеансов одновременной игры для местных шахматистов. И тут ко мне обратились живущие там голландцы с просьбой выступить в их клубе. Я хотел было согласиться, но опекавший меня сотрудник нашего посольства предупредил:
Не торопитесь: нужно получить разрешение посла.
На следующее утро я получил строгое указание — перед колонизаторами ни в коем случае не выступать!
Накануне моего отъезда был устроен прощальный банкет. Он проходил в китайском ресторане. Мы сидели в зале, где на стене висел большой портрет председателя Мао. Однако когда я вышел в другой зал, то увидел там примерно такого же размера портрет Чан Кайши. Видимо, в зависимости от политических убеждений посетители ресторана выбирали тот или иной зал.
Поездка в Индонезию, судя по всему, была признана успешной, и в следующем 1957 году мне предложили возглавить команду СССР на первенстве мира среди студентов в Рейкьявике. Я должен был провести тренировочный сбор, а затем отправиться в страну гейзеров.
Когда мою кандидатуру утверждали на Старой площади, зав. сектором спорта А. Скворцов, напутствуя меня, сказал:
Если все будет в порядке и команда станет чемпионом мира, считай, что приобрел новую специальность!
Соревнования среди студентов с ограничением возраста до 26 лет начали проводиться с 1952 года. Тогда в Шотландии состоялся небольшой международный турнир из 8 человек, в котором СССР представляли Бронштейн и Тайманов. Они и разделили первое место. В то время Тайманов действительно был студентом Ленинградской консерватории. Что же касается Бронштейна, то когда его спросили, где он учится, будто бы получили ответ — в советской шахматной школе! К тому же ему уже исполнилось 28 лет...
Затем Международный союз студентов стал ежегодно проводить командные чемпионаты мира. Первыми чемпионами были чешские студенты, вторыми — наши, третьими — тоже наши. И вот в Рейкьявике должен был состояться 4-й чемпионат.
В команде СССР были собраны лучшие молодежные силы страны, в том числе два будущих чемпиона мира — Таль и Спасский, а также Полугаевский, Гипслис, запасные Гургенидзе и Никитин. Тренер — мастер И. Кан. На меня легли обязанности руководителя делегации, старшего тренера и переводчика. В Рейкьявике мы сначала поселились в студенческом общежитии, но, поскольку условия проживания там оказались более чем скромными, вскоре перебрались в небольшую гостиницу. Благо выданные на команду средства это позволяли. Вместе с нами переехали и монгольские студенты, которых, кстати, мне пришлось опекать: кроме их руководителя, немного владевшего русским, остальные говорили только на родном языке. К тому же они оказались первыми монголами, ступившими на исландскую землю!
Как-то вечером ко мне зашел их руководитель и начал причитать:
- Ой, нехорошо, ой, нехорошо!
- Что случилось? — спросил я.
- Деньга потерял, деньга!
Выяснилось, что он потерял 400 долларов. Я немедленно связался с главным судьей турнира, рассказал о случившемся и попросил сообщить в полицию.
- Зачем в полицию? — искренне удивился тот.— Нужно дать объявление в газету!
Настал мой черед удивляться.
Однако не прошло и суток после публикации, как на турнир пришла женщина и принесла потерянные доллары. По законам Исландии ей полагалось 10% от найденной суммы. На радостях монгол выдал ей полсотни, и она ушла довольная. После игры ребята возвращались в гостиницу голодные как волки. Питания на турнире им явно не хватало. И тогда я договорился с хозяином гостиницы, что кроме завтрака, входившего в стоимость номеров, он предоставляет команде холодный ужин, состоящий из бутербродов, булочек и кофе.
Все было хорошо, пока однажды утром за завтраком я не увидел у Гипслиса фингал под глазом.
- Откуда это у тебя?
- Ссыпался с кровати! — объяснил Айвар.
Однако расследование показало, что причина фингала была иной. Накануне вечером, за ужином, они со Спасским не поделили булочку. Взбешенный Гипслис бросился на Спасского, а когда сидевшие рядом ребята его схватили, то Борис, изловчившись, нанес Айвару нокаутирующий удар. Я не стал раздувать эту историю и уж тем более не сообщил об этом инциденте в Спорткомитет. Однако на следующий год работник отдела шахмат Л. Гаркунов вызвал меня и попросил рассказать, что произошло. Дело в том, что при формировании команды студентов на очередной чемпионат мира Спасский возражал против кандидатуры Гипслиса, рассказав об инциденте, правда, в своем изложении.
В студенческих олимпиадах всегда участвует много сильных, перспективных шахматистов. Так было и на этот раз. Достаточно назвать Б. Ларсена, Л. Портиша, М. Филипа, Ф. Олафссона, П. Бенко, У. Ломбарди. Однако наиболее сильная и ровная команда была у нас, что позволяло варьировать состав, давать играть и основным участникам, и запасным. Наши студенты сравнительно легко заняли первое место, оторвавшись от вторых призеров болгар на шесть с половиной очков. Это соревнование отчетливо показало, что за нами, поколением, родившимся в 20-е годы, начинает успешно двигаться вперед поколение, родившееся в середине 30-х.
1957 год знаменателен тем, что впервые в нашей стране был проведен Всемирный фестиваль молодежи и студентов. А наша команда — чемпион мира среди студенческой молодежи — вернулась в Москву как раз в канун фестиваля. Ребята очень надеялись, что их пригласят хотя бы на торжественное открытие. Однако ничего такого не произошло. В Спорткомитете их поблагодарили и немедленно отправили по домам. Они свое дело сделали.
И об одном событии, косвенно связанном с фестивалем. Регина Фишер, мать будущего чемпиона мира, написала письмо Хрущеву с просьбой, чтобы ее четырнадцатилетнего сына, тогда уже ставшего чемпионом США среди взрослых, пригласили в Москву на фестиваль. Либо госпожа Фишер написала письмо слишком поздно, либо оно долго ходило по коридорам власти, но когда разрешение было получено, то фестиваль уже кончился. И тогда Спорткомитет получил указание пригласить Фишера весной следующего года. Действуя согласно протоколу, спортивное начальство предоставило ему машину и переводчицу, чтобы он смог осмотреть московские достопримечательности. Однако Бобби попросил отвезти его в Центральный шахматный клуб и сказал, что хотел бы встретиться там с Ботвинником, чтобы поиграть
