Наброски синим, зелёным и серым

IX

Кое-что о рассеянности и забывчивости

Вы приглашаете его к себе на обед в четверг и, помня его рассеянность, предупреждаете:

— Смотрите, не явитесь в среду или в пятницу, а помните: в четверг, понимаете? У меня соберутся несколько человек, которым давно уже хотелось познакомиться с вами. Не перепутайте же, ради Бога!

Отыскивая свою записную книжку, он добродушно смеется:

— Не беспокойтесь. На этот раз явлюсь в назначенный день и час с точностью хронометра. В среду я ни в каком случае не мог бы попасть к вам, потому что приглашен в Мэншон-хауз… не помню только по какому случаю. А в пятницу, видите ли, я должен отправиться в Шотландию, так чтобы в воскресенье быть на месте и присутствовать… кажется, на открытии выставки… Ах, Боже мой! куда же делась моя записная книжка?.. Ну, все равно, я запишу просто на бумажке… Вот видите, записываю?

Вы наблюдаете, как он совершенно верно заносит на лоскуток бумаги, что в четверг обедает у вас в такое-то время, и как потом пришпиливает эту бумажку к стене над письменным столом. Успокоенный, вы возвращаетесь домой и говорите своей жене:

— Ну, на этот раз он наверняка не обманет: при мне же аккуратно записал. Тем более что как раз все остальные дни этой недели у него заняты в других местах, и он отлично об этом помнит.

Наступает четверг. Восемь часов вечера. Гости съезжаются. Его еще нет, но если он и опоздает на четверть часа, это еще не беда. В половине девятого ваша супруга врывается в кухню, где кухарка сообщает ей, что если через десять минут все еще нельзя будет подавать на стол, то она, кухарка, умывает руки, потому что ее кулинарные произведения — не гости и ждать больше не могут.

Вернувшись в столовую, ваша супруга намекает, что «семеро одного не ждут» и что если любезные гости желают кушать, то лучше дольше не медлить. В то же время она кидает вам такие взгляды, которые ясно говорят, что она винит вас: наверное, вы не так, как следовало, пригласили его, то есть не приняли во внимание его рассеянности и этим поставили и ее, свою жену, и самого себя, и гостей в такое неловкое положение.

Начался обед. За супом и рыбой вы развлекаете гостей, и вместе с тем оправдываетесь перед женою анекдотами об его феноменальной рассеянности. За следующими блюдами его пустое место наводит тень на весь стол, а за десертом беседа переходит на умерших родственников и знакомых. Вообще, весь обед и вечер испорчены.

В пятницу, в четверть девятого, он подкатывает к вашему подъезду и неистово звонит. Услыхав его громкий голос, разносящийся по передней, вы спешите к нему навстречу.

— Простите, опоздал чуточку! — извиняется он, крепко пожимая вам руку. — Такая досада: этот глупейший кэбмен повез меня сначала на площадь Альфреда, а потом…

— Бог с ним, с вашим кэбменом! — обрываете вы его, как давнишнего знакомого, с которым можно и не церемониться, и спрашиваете, чему вы обязаны видеть его у себя сегодня.

Вполне понятно, что после вчерашнего инцидента вы не питаете особенно нежных чувств к его виновнику, и потому ваш вопрос звучит не совсем вежливо.

Но он громко смеется, хлопает вас по плечу и весело восклицает:

— Как чему, да ведь вы сами же пригласили меня на сегодня обедать? Предупреждаю, что я голоден, как волк, и…

— В таком случае вам придется отправиться в ближайший ресторан, — отвечаете вы. — При всем желании сегодня я не могу накормить вас: мы давно уже пообедали.

— Давно пообедали?! Но ведь еще только начало девятого, а пригласили меня к восьми? — недоумевает он. — Это похоже на насмешку, и я…

— С большим правом это мог бы сказать о вас я, — снова прерываете вы его. — Я приглашал вас на обед в четверг, а не в пятницу. Вчера мы, — я с женою и нарочно приглашенные ради вас гости, — так долго прождали вас, что и обед был испорчен, и весь вечер пропал.

Он смотрит на вас с недоверием и потом бормочет упавшим голосом и с краскою смущения на лице:

— Неужели так?.. Почему же это я вообразил, что вы пригласили меня именно на пятницу?.. Гм… странно!

— А потому, — поясняете вы, — что если бы я приглашал вас на пятницу, то вы непременно запомнили бы либо четверг, либо субботу; таково уж свойство вашей удивительной памяти. Ведь вы собирались сегодня ехать в Эдинбург…

— Ах, бог мой! — восклицает он, взмахивая руками, — ведь и в самом деле я сегодня должен был ехать в Эдинбург…

И, не говоря больше ни слова, он как сумасшедший вылетает на улицу и благим матом зовет обратно только что отъехавший кэб.

Возвращаясь к себе в кабинет, вы размышляете о том, что теперь ему придется пропутешествовать до Шотландии в вечернем костюме и что утром ему придется приобрести для себя другое платье, и как будет трудно сделать это, потому что едва ли найдется готовое на его фигуру.

Но еще хуже складываются события, когда он сам приглашает гостей к себе. Помню, как однажды он позвал на свою дачу человек около двадцати, обещав угостить их чем-то необыкновенным, а вечером устроить «интересное» катанье на лодках, с музыкой и пением. Разумеется, он тут же и забыл о своем приглашении и был крайне изумлен, когда в назначенный день к нему нахлынула целая толпа разряженных гостей. Не припомню, как он тогда выпутался из петли, но знаю, что потом многие из приглашенных сделались его смертельными врагами.

В другой раз он предложил одному из наших знакомых, мистеру Холларду, прокатиться с ним и своей невестой, мисс Линой (кстати сказать, он состоял одновременно женихом трех девиц, но, находясь с одной, совершенно забывал о существовании двух остальных), в кабриолете. Холлард согласился, и они втроем укатили. Дело было в гостях у одного из его родственников. Мы, в ожидании возвращения катающихся, остались в доме, чтобы потом вместе пообедать. Часа через полтора вернулся один Холлард и с удрученным видом бросился в кресло.

— Что случилось? — спросил я, бывший с ним на короткой ноге.

— Ах, не стоит и говорить! — досадливо отмахнулся он.

— Однако в чем же дело? — приступили к нему другие. — Экипаж, что ли, опрокинулся?

— Нет, только… я…

Его нервы оказались сильно потрясенными, а язык — парализованным.

— Но что же случилось с вами-то? — продолжал приставать я, пока остальные только молча переглядывались.

Холлард попросил стакан воды, залпом выпил его и потом довольно связно рассказал свое приключение.

— Только что мы успели благополучно избежать столкновения с вагоном трамвая, — начал рассказчик, — как нужно было завернуть за угол… Вы знаете манеру нашего милейшего Мак-Кью (так звали чудака, подвиги которого я описываю) завертывать за углы: большою дугою, поперек улицы и с опасною близостью к противоположному фонарному столбу. Я уже не раз с ним ездил и привык к особенностям его езды; но на этот раз почему-то не приготовился к его эксцентричным поворотам, поэтому, при первом же таком повороте кабриолета, вдруг очутился сидящим посреди мостовой и окруженным толпою гогочущих зевак.

В подобных случаях всегда проходит некоторое время прежде чем человек поймет, где он и что с ним. Так и я. Пока я пришел в себя и поднялся на ноги, от кабриолета не осталось и следа. Между тем толпа зевак все увеличивалась, комментируя случившееся со мною на все лады и не стесняясь в сильных выражениях. С трудом протиснувшись сквозь это милое собрание гранильщиков лондонской мостовой, я догнал проходивший мимо трамвай и уже на нем вернулся сюда. Всего досаднее мне то, что ни Мак-Кью ни мисс Лина, очевидно, не заметили, на какую тяжесть облегчился их экипаж; они даже не оглянулись и продолжали мчаться вперед, словно у них все было в полном порядке. Неужели они оба могли забыть, что я