беды. Бегите в Америку, в Австралию, а то и еще куда подальше. Состязаться на шпагах или на чем бы то ни было с этим героем значит прямо обрекать себя на гибель. Это то же самоубийство».
Когда герою популярной новеллы приходит фантазия вкусить умственной пищи, он отправляется в общественную библиотеку и спрашивает там сразу Платона или Аристотеля; очевидно, им руководит инстинкт внутреннего сродства. Платон и Аристотель имеются в переводе, а герой желает видеть их в оригинале, поэтому он с помощью Лексикона сам переводит их обратно на древнегреческий язык. Делает он это играючи, без малейшего труда. Покончив с Платоном и Аристотелем, а по пути и с прочими латинскими мудрецами, он переходит к латинским классикам и разбирается в них с истинно гениальною легкостью.
Окончив с грехом пополам среднюю школу, он поступает в университет, но совсем не занимается там, потому что у него нет никакой необходимости в этом: знания сами собою вселяются в него, без всяких стараний с его стороны. Как же мне было не завидовать ему, когда я должен был с утра до ночи корпеть над лекциями и книгами и все-таки очень мало получал пользы при всей усидчивости и при всем усердии! Между тем герой, вместо учения, забавляется выдумыванием и исполнением разных таких проделок, за которые негероев обыкновенно выставляют вон из стен храма науки. Герою же все сходит с рук. Кажется, профессора именно потому так и любят его и восторгаются им, что он, вместо занятий, только повесничает. Может быть, и сами почтенные представители науки находят, что герои популярных новелл другими и быть не могут.
За две недели до экзаменов герой обвязывает голову мокрым полотенцем; а когда это не сразу действует, он принимается пить крепкий чай большими кружками, и тогда уж обязательно получает первую награду.
Я сначала также верил в благотворное действие мокрого полотенца и крепкого чаю, но жестоко обманулся. Господи, чему только я не верил в дни своей юности! Из моих тогдашних верований можно было бы составить объемистый том энциклопедии «полезных» знаний. Не знаю, пробовали ли когда-нибудь авторы популярных новелл работать с мокрым полотенцем на голове; я пробовал. Трудно делать что-нибудь даже с сухим полотенцем, обвернутым вокруг головы; это впору только восточным народам, потому что они привыкли к этому, а европейцу это очень трудно. Таскать же у себя на голове мокрое полотенце у нас может разве только особо приспособленный к этому герой популярных новелл. Каждую минуту мокрое полотенце развязывается. С закрытыми им глазами вы тщетно стараетесь освободить голову от неприятной, холодной и липкой ткани, которая плотно обвивается вокруг вашей шеи. Придумывая, каким бы способом удержать на голове эту мокрую повязку, которая постоянно сползает то на лоб, то на шею, вы много времени торчите перед зеркалом, усиливаясь водворить ее на место. Потом, в самом дурном расположении духа, вы возвращаетесь к вашим книгам. Вода капает вам на нос и струйками стекает по спине. И пока вы не догадаетесь сбросить полотенце и вытереться насухо, никакая работа не может пойти вам на ум. Что же касается крепкого чая, то я от него всегда только страдал несварением желудка и бессонницей.
Что больше всего бесит меня в герое популярных новелл, это удивительная легкость, с какой он изучает иностранные языки. Будь он немецким кельнером, швейцарским парикмахером или польским фотографом, я бы не завидовал ему: этим людям свойственно овладевать любым языком. Мне думается, что эти люди берут словарь нужного им языка, делают из него настойку и принимают по ложке этой настойки каждый вечер перед отходом ко сну. Когда они выпьют всю настойку, язык у них уже воспринял все слова, находящиеся в словаре. Но герой новеллы чистокровный англосакс, и мне не верится в его блестящие способности, потому что я сам англосакс.
Я несколько лет подряд разгуливал с разными словарями в кармане. Запрятавшись в отдаленный уголок, подолгу твердил вслух иностранные слова и идиомы, в надежде, что таким образом они засядут у меня в голове, откуда мне во всякое время можно будет их извлечь в случае надобности. Однако и после всего этого я не могу похвалиться особенным знанием чужих языков.
Герой же популярной новеллы, никогда не выезжавший из глав новеллы, вдруг задумывает отправиться на Континент.
В следующей главе я нахожу его обсуждающим с французскими или немецкими учеными на их языках самые сложные психические проблемы. Очевидно, автор забыл предупредить, что когда-нибудь на одной улице с героем жили немцы и французы, и он, познакомившись с ними, научился так бегло объясняться на их языках.
Помню, однажды в маленький провинциальный городок, где я случайно находился, заехала странствующая труппа актеров, ставившая мелодрамы. Содержание мелодрамы заключалось в следующем. Героиня с ребенком мирно спала в обычной мансарде. По некоторым, плохо понятым мною причинам, злодей вздумал поджечь дом. В течение трех предшествующих действий он жаловался на холодность героини, поэтому можно предположить, что ему пришло на ум разогреть ее посредством пожара. Спастись по лестнице было невозможно. Каждый раз, как бедная женщина отворяла дверь на лестницу, ее обжигало пламенем, очевидно, только и дожидавшимся этого случая. Наконец героиня, завертывая своего ребенка в простыню, кричит: «Слава богу, что я была воспитана канатной плясуньей!» — и, не произнеся больше ни слова, отворяет окно, хватается за ближайший телеграфный провод, перебирается по проволоке к столбу, по которому и спускается благополучно на землю.
В этом же роде, вероятно, бывает и с героем новеллы. Очутившись в чужой стране, он вспоминает, что когда-то у себя на родине он был знаком с выходцами из этой страны, и благодаря такому воспоминанию сразу начинает говорить на их языке. Мне самому приходилось встречаться с такими выходцами, но я никак не мог научиться у них так хорошо говорить на их языке, как это делает герой популярной новеллы.
Однако, говоря откровенно, я все-таки не верю, что этот герой действительно так легко усваивал языки. Мне кажется, что и ему не хуже нас приходится объясняться с иностранцами больше посредством слов собственного сочинения и удивляться, почему нас так плохо понимают.
Много чего еще я мог бы сказать о герое популярных новелл. Но и из сказанного читатель поймет, почему мне так несимпатичен этот герой. Если же читатель все-таки не понимает, то я поясню: герой современных популярных новелл мне крайне несимпатичен (даже больше — прямо противен), потому что выдуман; таких людей на свете нет и никогда не было.
XI
Назидательная беседа
— Говорят, питаться трескою не особенно полезно, в особенности весною, — сказала мне миссис Уилкинс, убирая со стола и вытирая его чистым углом своего передника. — Положим, — добавила она, — если слушать людей, то хоть совсем ничего не ешь.
— Треска, — подхватил я, — вещь питательная; она заменяет бедняку жаркое. Когда я был молод, эта рыба — как, впрочем, и все остальное — была дешева. За два пенса можно было приобрести треску средних размеров, а за четыре — огромную. В блаженные дни моей молодости треска часто выручала меня из беды. Но однажды случилось так, что один добрый человек, из моих дальних родственников, чуть было не заставил меня умереть с голоду. Дело в том, что я забыл свой зонтик в омнибусе; погода же стояла дождливая. Вот этот родственник, человек со средствами, сжалившись над моим беспомощным положением, подарил мне дорогой шелковый зонтик с роскошной ручкой из слоновой кости, обвитой золотой змейкой. Этот богатый зонтик и я составляли совсем неподходящую пару.
Обстоятельства мои в те дни находились в таком положении, что я должен был заложить этот зонтик и приобрести себе простой, к какому привык, а разницу в цене употребить на свое пропитание. Но я боялся оскорбить своего почтенного благодетеля и потому недели две подряд промучился с его подарком. Обладая этим подарком, я уж не мог утолять своего голода простой вульгарной треской. При виде меня — вернее, моего зонтика — рыбники опрометью бросались в ледники и приносили оттуда самую лакомую и дорогую рыбу. Заперты были теперь передо мною и скромные кофейни, в которых раньше я мог за три пенса подкрепиться полупинтой какао и четырьмя маленькими булочками, намазанными той желтоватой смесью,
