кабинет помещение — только вот вместо парт здесь стояли длинные столы — и каждый курсант был отделен довольно высокой перегородкой друг от друга — чтобы не подслушивали и не подглядывали. На каждом рабочем месте была телефонная трубка, специальная счетная машина — механический прообраз современного калькулятора, подставка со справочниками, набор ручек, карандашей и бумага. Криптография тогда была делом сложным, муторным — компьютеры уже были, ламповые, величиной с небольшой дом — но работе с ними нас не учили, по крайней мере пока.
С криптографией мне удавалось справляться на самом деле неплохо — удивительно, учитывая мои весьма посредственные способности в математике. Тут — либо идет у тебя этот предмет — либо не идет. У меня — шел, по крайней мере, по скорости и правильности пользования средствами шифрования я всегда держался на твердую четверку.
Дальше сразу две пары — эти занятия всегда шли двумя парами. Вот это посложнее — наружное наблюдение! Вели его сразу несколько преподавателей, практически все — бывшие нелегалы. Один — пожилой старичок, которого звали Виктор Семенович — в молодости еще в Львовском гестапо успел побывать.
'Наружка' и уход от наружки — это целая игра, причем игра командная. Если тупо тащиться за 'объектом' в нескольких метрах за спиной, как только он остановится — останавливаться тоже и тупо таращиться на витрину — все. Срисуют в один момент. Наружное наблюдение за одним объектом по правилам нужно вести не менее, чем бригадой — три человека и одна машина, можно с радиосвязью а можно и без — надо наизусть знать все тактические построения и выполнять их 'на автомате'. В бригаде один человек следит за объектом — находится на острие — а остальные следят не за объектом, а за своим коллегой, причем постоянно меняются местами, чтобы на острие находился каждый раз другой человек. Это больше похоже на танец, исполняемый в самой толпе прохожих.
Последняя пара — работа с документацией и базами. Написание отчетов, оформление результатов НН и всего прочего — ведь нужно не только найти информацию — но и правильно, четко, донести ее до начальства. А начальство сидит в нескольких тысячах километров от тебя — и информацию ты должен до него донести кратко, четко — и в то же время не упуская ни одной лишней детали. Информация, не доведенная правильно и полностью до адресата утрачивает свою актуальность. Ну, с этим мне, как бывшему следователю, привычному к работе с бумагами, вообще легко было…
Плащ свой я взял в гардеробе — гардеробщицы там никогда не было, все сами заходили и брали одежду по номеркам. С трудом отпихнув тяжеленную, да еще на тугой пружине дверь я вышел на тихую ленинградскую улицу, поглядел на небо. Может дождь пойдет — а может и нет — конец лета. Запахнул поплотнее на себе плащ, пошел к автобусной остановке — иногда преподаватели за нами наблюдали и делали выводы. Если человек постоянно ездил одним и тем же транспортом на одном и том же маршруте — минус. Нет ничего хуже предсказуемости, постоянных привычек. Разведчик должен быть непредсказуемым — везде и во всем.
Переливистый сигнал машины раздался совсем рядом — я даже дернулся от неожиданности. Посмотрел — совсем рядом черная Волга…
— Владимир Владимирович? — я был действительно удивлен. Реально, не в шутку
Генерал Горин молча открыл дверь, кивнул на сидение рядом с собой. Я упал на обшитое велюром мягкое сидение, захлопнул дверь — и машина сразу тронулась…
Пока мы ехали по ленинградским улицам — я так и не сумел их узнать и полюбить, этот город не стал мне родным, генерал молчал, молчал и я. Тема должна была быть достаточно серьезной — иначе бы генерал не стал показываться здесь, в Ленинграде.
— Как учеба? — прервал молчание генерал
— Легче, чем я думал — самонадеянность конечно у пеня всегда была, что есть, то есть — а как работа? Останется еще к тому времени, как я закончу учебу?
Горин тяжело вздохнул.
— Эх, Сергей… Как ты школу закончишь — так настоящая работа то и начнется. Сейчас так… цветочки. А вот тогда будет…
Я все не мог понять — куда мы направляемся. Но и спрашивать уместным не счел.
Оказалось — направляемся в порт. Верней, в район порта. Ехали мы сложным путем — по Приморскому, на Кировский проспект, въехали на Аптекарский остров, проскочили его и заехали по тому же Кировскому проспекту на Петроградский. Водитель, конечно был классный. Думаете, где самые лучшие водители были — в девятке (
Цель находилась на Васильевском острове — около Кировского дворца культуры — туда мы попали по Большому проспекту. Район тогда — его еще питерцы коренные звали 'Васька' был нищим и шпанским, соваться туда по вечерам честным комсомольцам не рекомендовалось — можно было как минимум остаться без кошелька. Дрались там всегда жестко — в кость. Но водитель, очевидно знал — куда нас вести — да и генерал светлел лицом, по мере того, как мы приближались к цели.
Целью оказалась пельменная — сейчас то уже мало помнит, что это такое. Такой павильончик — крыша над головой есть, а стен нету, вместо них — такие решетки фигурные. Пельмени там варили и продавали — двенадцать штук порция, тридцать копеек они там стоили за порцию. Останкинские. И на столах — только перец черный и уксус в бутылках, а на бутылках вместо крышки — железная с дырочками. Да…
— Ты иди… — генерал огляделся — место займи… А я возьму…
Две порции. Старые, щербатые тарелки. Вкусный парок над разваренными пельменями. Соседи, которые, прикрывшись плащом, пытаются долить в стаканы с пивом 'беленькой'. Разговоры — о предстоящей олимпиаде, как сейчас помню, уже тогда судачили…
Вилки звякали, тыкаясь в тарелку, не глядя друг на друга мы сосредоточенно жевали разваренные, острые из-за уксусно-перечного соуса пельмени.
— Встретил я здесь кое-кого… — нарушил молчание генерал — давно уже. Сколько лет прошло — а первый раз здесь. Я и в Ленинград то из-за этого стараюсь не показываться…
— Что случилось…
— Да какая сейчас уже разница… — раздосадовано сказал генерал — доедай, давай. Покушаем — и поговорим…
Антиалкогольной кампании тогда еще не было, и пиво продавали не в пакетах — но генералу было не до того. Когда и моя и его тарелка опустели, он аккуратно положил рядом вилку, о чем-то задумался, по- старчески вздохнул. Затем, покопавшись в кармане плаща выложил на стол — рядом с пятнышком пролитого уксуса фотографию — небольшого размера, такую какие делают на документы Черно-белую.
— Ты должен знать этого человека. Вспоминай. Вспомнишь — молодец.
Я вгляделся в фото — человек как человек, в штатском. Прокуратура? Афган? Посольство? На русского он не смахивал.
— Афган?
— Теплее…
Кто же… Из посольства? Нет, из афганцев. Кто же…
И тут я вспомнил. Грязный борт УАЗа. Мат, крики. Шум в ушах от выстрелов — а потом от тишины — страшной тишины, той самой, которая пострашнее выстрелов будет…
— Вспомнил. Полковник Асад Хашим. Царандой.
— Молодец… — покачал генерал головой — я в тебе не ошибался. Молодец, такое не каждый
