— По… по… по… по… — кивал головой Павлик Дынин.
И только Маруся ничего не говорила. Она молча шла по потертому мраморному полу, наблюдая за тремя крепкими мужчинами, которые возле центрального входа разговаривали с полной светловолосой женщиной с массивными золотыми серьгами в ушах и с цветастым, как у цыганки, платком на плечах. Один из них проверял ее паспорт, другой задавал вопросы, третий, под пристальными взглядами понятых, проверял содержимое ее сумочки. Это был арест госпожи Лили. Гадалка что-то торопливо говорила милиционерам в штатском; она не оправдывалась, а, наоборот, пронзительным взглядом буравила то одного, то другого, как будто старалась их загипнотизировать. Но с каждой секундой, все отчетливее понимая, что ее чары не действуют на этих строгих мужчин, колдунья теряла уверенность, ее взгляд тускнел, а слова сыпались все быстрее и невнятнее. При этом она хваталась руками за голову, то и дело выдыхая долгое «оййй… оййй…».
Приятели остановились в нескольких шагах от выхода и стали молча наблюдать за этой сценой. У них был уговор — не осведомлять родственников и милицию о своих поисках, потому что в таких случаях и те и другие твердят одно и то же: «Не мешайте. Не путайтесь под ногами. Не суйте нос не в свое дело».
— Интересно, как менты узнали про этот клуб? — нахмурился Пузырь.
— Я вчера показала бабушке листок с рекламой «академии», и она позвонила в милицию, — виновато призналась Маруся. — А мне велели молчать для пользы делами запретили вмешиваться во взрослые проблемы.
