клиенты любовались аквариумом с дарами моря. Я знал, что Тед до сих пор ночами не спит, пытаясь вычислить, окупятся ли когда-нибудь затраты на приобретение и установку печки и связанная с этим потеря двенадцати посадочных мест (на каждом из которых за хороший вечер могло побывать по два-три клиента) благодаря тому, что теперь он может продавать пиццу всем детям Америки, тогда как от рыбы они нос воротят. Его жена считала, что делать это не стоило, но она так говорила обо всех его нововведениях, а потому он, хоть и уважал ее мнение, не признавал его истиной в последней инстанции. Вообще Тед — хороший парень, но как он сумел так долго продержаться в ресторанном бизнесе, для меня загадка. Ветхое сооружение над мелководным, бегущим к морю ручейком, внутри камыш, натянутые пыльные сети, пластмассовые поплавки и несколько статуэток птицы, давшей название этому заведению, — нет, «Пеликан» столь решительно отвергает всякие претензии на моду, что теперь стал одним из местечек, куда люди приходят, потому что бывали здесь детьми или с детьми или просто потому, что привыкли. И нужно отдать «Пеликану» должное: кухня там очень неплохая.
Я мог бы посчитать для Теда окупаемость пиццы, но это не входило в мои обязанности. Да и готовить пиццу не входило в мои обязанности, но на протяжении последних пяти месяцев я время от времени становился к плите, когда Кайл, штатный гуру-пиццедел, не выходил в вечернюю смену. Кайлу двадцать два, и он крутит шашни с Беки, младшей из пяти дочерей хозяина. Эта девица отправилась в какой-то захудалый колледж в Калифорнии учиться на специалиста по кадрам, но молниеносно вылетела оттуда — как пробка из бутылки. Теперь она вернулась домой и ничего не делала, если не считать гулянок и курения травки на берегу с бойфрендом, который вместо пиццы готовит какую-то дрянь (вообще-то тесто по утрам замешивал эквадорец — нелегальный мигрант), да и то не может заставить себя делать это шесть дней в неделю. Тед от этого просто с ума сходил, он даже думать не мог спокойно на эту тему (я уж не говорю о том, чтобы что-то предпринять), и потому Кайл превратился в этакое бесплатное, но обязательное приложение к «Пеликану», каковым и оставался, совершенствуя свою изобретательность и проверяя, как далеко можно зайти, если твоя цель — заделаться совершенно бесполезным смазливым раздолбаем.
Если он не появлялся к тому времени, когда кто-то заказывал пиццу, я раскатывал за него тесто, а в зале меня тем временем подменяли другие. Я не возражал. Мне нравилось неторопливо размазывать кругами томатный соус, аккуратно добавлять моцареллу, базилик, кусочки пеперони, или крабового мяса, или курицы в соусе песто, потом на пекарской лопате пододвигать сковороду поближе к огню. Я не подражал Кайлу, который клал ингредиенты как бог на душу положит (у него это называлось «искусством», которому он научился за неделю в шарашке, куда были готовы принимать хоть собак, если те заплатят за обучение. Я же считал такой подход следствием того, что он круглые сутки семь дней в неделю под кайфом), но придерживался правил, и клиенты обычно оставались довольны. К тому же моя пицца получалась более круглой, чем у Кайла, но сути это не меняло. Он был Кайл — спец по пицце. А я — Джон, официант.
И даже не Официант, а один из многих. С маленькой буквы.
И я, в общем-то, не возражал.
Наш чудо-мальчик все-таки подкатил час спустя — его привезли в кабриолете со спущенным верхом, машина с визгом развернулась и исчезла в облаке пыли. Кайл быстренько переоделся и ввалился на кухню, криво ухмыляясь.
— Рад, что ты наконец объявился, — сказал я, снимая пиццу с противня.
В принципе мне было плевать, опаздывает Кайл или нет. Я просто играл по правилам. А правила таковы: нельзя давать спуску коллегам, вкалывающим рядом с тобой на самой нижней ступеньке жрачного производства, иначе они сядут тебе на шею и не слезут.
— Ага, ну да, — ответил он смущенно. — Ну, ты же знаешь, это, типа, моя работа.
Я не нашелся с ответом, поэтому освободил ему место и пошел в зал — обслуживать столики. Принял заказ, предложил наше фирменное. Потом передал заказ на кухню, поторопил с панированными креветками, запеченной в гриле меч-рыбой, дорадо на углях и знаменитым салатом с приправой из наливных яблок. Потом принес все это клиентам — вместе с выпивкой и наилучшими пожеланиями. Дважды возвращался — узнать, всели в порядке, и поставить новый графин с охлажденной водой. Платежи я принимал наличными, чеками или кредитками, а в ответ давал конфеты и открытку с видом ресторана. Я говорил людям, что был рад их видеть, желал счастливого пути и протирал столик, готовясь встретить следующее семейство, или молодую пару, или троицу высохших старичков, явившихся отпраздновать шестидесятилетие взаимной ненависти.
Пара таких циклов — и вечер заканчивался. Мы убирали зал и спешили по домам.
К тому времени начинало темнеть. Воздух был перенасыщен влагой, как дыхание большой собаки, которая весь вечер пила морскую воду. Я кивал на прощание, когда мимо меня проезжали, погромыхивая, ржавые драндулеты моих коллег — по отсыпанной гравием подъездной дорожке от «Пеликана», а потом налево или направо по 101-му шоссе.
Повара набились в один просевший и покореженный микроавтобус, и водитель скользнул по мне беглым взглядом. Я решил, что они все вместе снимают жилье где-нибудь в Астории или Сисайде — экономят деньги, чтобы отправлять домой, но я никогда ни с кем из них не разговаривал, а потому мог только строить предположения.
Добравшись до шоссе, я понял, что Кайл идет в нескольких футах за мной. Я удивленно оглянулся:
— Куда-то направляешься?
— Ну да, — усмехнулся он. — Станция управления полетом уже в пути. Сегодня ожидается крутая вечеринка. Мы двигаем в твоем направлении, если хочешь — подвезем.
Я колебался. Обычно я шел две мили на север пешком. Остальные это знали и считали меня чокнутым. Я смотрю на их молодые, исполненные надежд лица и думаю: не спросить ли у них, а что мне еще делать с этим чертовым временем. Но я не хочу их пугать. Не хочу думать о себе как о старике, но когда тридцатипятилетний человек оказывается среди детишек, которые только учатся ходить, не удивительно, что он начинает чувствовать себя посвященным, владеющим информацией о движении тектонических плит.
Прогулка — дело приятное. Идешь себе по обочине, дорога у тебя справа, за ней двадцать футов высокой травы, а дальше — скалы. Слева парковки старомодных малоэтажных кооперативных домов и пансионатов, они выкрашены в пастельные тона или в белый с вкраплениями синего, с названиями из серии: «Кулик», или «Волны», или «Пассат». Либо полосы по пятьдесят ярдов земли, тянущиеся к частным домам на берегу. Либо более длинные полосы — сплошные кустарники и дюны.
Но в тот вечер я чувствовал усталость и хотел поскорее добраться до дома, а кроме того, одно дело — гулять в свое удовольствие, и совсем другое — выставлять себя нелюдимым идиотом.
— Это будет здорово, — сказал я.
Глава 02
Не прошло и тридцати секунд, как мы поняли, что за пределами ресторана нам не о чем говорить. Кайл залез в карман футболки, вытащил косячок, прикурил и, поколебавшись, предложил мне. Я за компанию взял и затянулся. Тут мне стало ясно, почему он стряпает такую жуткую пиццу: если он постоянно долбит эту дурь, то вообще удивительно, как он стоит на ногах. Мы провели в молчании минут десять, передавая друг другу косячок в ожидании вдохновения. Я уже начал жалеть, что не пошел пешком. Так бы я, по крайней мере, перебрался через дюны к воде, где пониже влажность.
— Дождь будет, — сказал вдруг Кайл, словно услышал в наушниках чью-то подсказку.
Я кивнул:
— Пожалуй.
К счастью, пять минут спустя на дороге появился кабриолет Беки — резко, словно его зашвырнул туда какой-нибудь разъяренный божок. Машина остановилась так, будто врезалась в стену, и на покрышках у нее наверняка возникли проплешины.
