— Мы ждем от вас новостей, брат Гаспар, и не просто так, а потому, что вы единственный среди нас, кто волею судьбы, не принадлежа к курии, удостоился привилегии получить доступ к самому Папе.
Сейчас монаху больше всего хотелось поведать его высокопреосвященству о грехах, замаравших душу Его Святейшества, но ему приходилось блюсти тайну исповеди, хотя раскаяние, выказанное таким прославленным грешником, со всех точек зрения оставляло желать много большего.
— Мы с огромным нетерпением ожидаем, что вы скажете.
Брат Гаспар ничего не сказал, не мог сказать, все внутри у него тряслось, как желе, и было такое ощущение, что в любой момент их высокопреосвященства могут наброситься и пожрать его, особенно призрачный кардинал Хавьер Ксиен Кван Мин, чья улыбка была одной из самых чудовищных, какие ему приходилось видеть.
— Брат Гаспар, почему вы молчите? Что происходит?
— Мне надо отлучиться в уборную.
— Как, снова?
К счастью, в этот момент в дверь постучали.
— Войдите, — с досадой откликнулся кардинал.
Филиппинская монахиня, почти карлица, которая вся цвела оттого, что прислуживает кардиналам Церкви Царства святого Петра, внесла поднос с горой сандвичей и бутылкой, поставив его в центр стола, и, почтительно поклонившись, сказала:
— Кока-кола у нас кончилась, но я позволила себе принести пепси.
— Спасибо, Фернанда, — сказал Кьярамонти. — Приятно слышать, что иногда вы думаете самостоятельно.
Сестра Фернанда снова низко поклонилась и вышла, не сказав ни слова.
— Если хотите… — сказал брат Гаспар, указывая на сложенные горкой восемь сандвичей.
Их высокопреосвященства отказались, а Гаспару как-то не елось без компании.
— Итак, брат Гаспар, — сказал Кьярамонти, — мы ждем, пока вы нам что-нибудь скажете. Как вы нашли Папу? Каков ваш вердикт?
— Мой вердикт?
— Да.
— Лучано Ванини… — произнес Гаспар, постепенно начиная понимать, что к чему.
— Лучано Ванини? — спросил кардинал Кьярамонти, не скрывая удивления. — Что случилось с Лучано Ванини?
— Он — Вельзевул, — решительно произнес брат Гаспар.
— Что? Этот шут? — ответил кардинал. Гаспар кивнул.
— Не могу в это поверить.
— А на чем, брат Гаспар, вы основываете ваше рискованное утверждение, которое, безусловно, и мне представляется более чем невероятным? — вмешался монсиньор Луиджи Бруно.
Доминиканец рассказал им кое-что из произошедшего между ним и монсиньором, благоразумно опуская наиболее пикантные подробности, равно как и то, что теперь Ванини — его личный секретарь.
С другой стороны, чтобы сделать свою аргументацию более весомой, он почел за лучшее добавить анекдотическую выдумку собственного изобретения, а именно, что однажды он застал Лучано в состоянии левитации.
Их высокопреосвященства были немало удивлены всем услышанным.
— Ваши высокопреосвященства знают монсиньора Лучано Ванини? — спросил Кьярамонти у кардиналов Ксиен Кван Мина и Эммануэля Маламы.
Оба согласно кивнули.
— Можно назвать его идиотом?
И снова оба кивнули.
— И вы искренне верите, что он может быть Вельзевулом?
Кардинал Ксиен Кван Мин, ни на йоту не изменив застывшую у него на лице улыбку, явно отрицательно покачал головой, но кардинал Малама сказал:
— Я и без того это знал.
Зазвонил телефон. Все, включая Кьярамонти, устремили свои взгляды на аппарат.
— Но разве я не распорядился, чтобы нас не беспокоили? — недовольным тоном спросил государственный секретарь.
Малейшего жеста кардинала хватило, чтобы монсиньор Луиджи Бруно решительно поднялся и снял трубку, а брат Гаспар, улучив момент, наугад схватил сандвич.
— Государственный секретариат, — сказал монсиньор, пока Гаспар разворачивал сандвич, и поглядел на присутствующих так, словно хотел приобщить их к разговору. — Да, — сказал он, — да, да… — и вонзил взгляд в брата Гаспара, как раз когда тот заглатывал первый кусок. — Он здесь.
Все поняли, что речь идет о брате Гаспаре, и внимательно на него посмотрели. На протяжении всего разговора лицо монсиньора было достаточно выразительным: глубокое удивление сменилось не менее глубокой озабоченностью, та, в свою очередь, явным желанием поделиться новостями с их высокопреосвященствами, и, наконец, он каким-то образом дал понять, что монах, поглощавший сандвичи один за другим, и был главным поводом неурочного звонка.
— Что происходит? — спросил Кьярамонти, едва дождавшись, пока монсиньор Луиджи Бруно повесит трубку.
— Сообщение Хакера. Кажется, ему удалось узнать, что сегодня утром Папа и брат Гаспар прогуливались по ватиканским садам.
— Это правда, брат Гаспар? — недоверчиво спросил Кьярамонти. — На машинках?
— Кажется, — продолжал монсиньор Луиджи Бруно, не дав брату Гаспару возможности ответить на заданный ему вопрос, — речь идет о второй встрече нашего монаха с Папой за какие-то сутки, и не только об этом: кажется, Папа всего каких-то десять минут назад отдал министерству прессы приказ распространить через все средства информации срочное и пространное сообщение о том, что завтра утром он появится перед верующими в соборе Святого Петра, где, пользуясь своим правом говорить с кафедры, возвестит нечто важное относительно сути послания Христова.
Их высокопреосвященства всполошились, как курицы, когда открывается дверь курятника.
— Это как же так? — взъярился кардинал Кьярамонти. — Без предварительной консультации с государственным секретариатом и курией?
— Похоже, дело серьезное, — изрек архиепископ Ламбертини. — Чрезвычайно серьезное.
— Серьезное, мягко сказано: ужасное, — подчеркнул монсиньор Луиджи Бруно.
— Есть ли у вас, — обратился теперь уже к брату Гаспару Кьярамонти тоном, в котором явно сквозило недоверие к монаху, — есть ли у вас хоть малейшее представление о том, что Папа собирается завтра сказать?
— Да, кое-какое представление у меня имеется, — ответил брат Гаспар, в значительной степени повинуясь настоятельной необходимости раз и навсегда покончить с подозрениями, которые вызывала его персона.
— Итак, — спросил Кьярамонти, — что это может быть?
— Я пытался… Пытался предотвратить… — пролепетал монах. — Предотвратить… Но не знаю, насколько… Я не знаю… Я…
— Выкладывайте! — приказал Кьярамонти.
— Ваши высокопреосвященства, — сказал брат Гаспар, решившись наконец говорить начистоту, — у меня есть подозрение, что Папа решил, решил…
— Что? — спросил Кьярамонти.
— Воспользоваться правом папской непогрешимости, чтобы угадать выигрышный номер итальянской национальной лотереи.
Присутствующие переглянулись, не скрывая своей недоверчивости.
— Вы не могли бы повторить? — попросил Кьярамонти.
— Он хочет, чтобы выигрыш национальной лотереи выпал на номер 207795.
— Что?! — взвизгнул высокоученый архиепископ. — Но с какой целью?
