Тут обстановка была явно попроще, чем перед «Ратником». Болгары, хотя и приглядывали по сторонам, но уже без той настороженности, что видна была в караульных у лавки Сергея Сергеевича. Две пары бойцов, демонстративно сняв автоматы с предохранителей и не выпуская их из рук, охраняли подходы к машинам, остальные же либо сидели на «броне», либо болтали друг с другом или бойцами Охранной Роты, что стояли на входе в Комендатуру и… Блин, они курили!
Надо же! А вот в здешних краях я курящих и не видел пока. «Долбившие» на блокпосту анашу боевики Непримиримых — не в счет. Скорее всего, в первые годы после Тьмы, особенно когда похолодание пошло и все начали к грядущей «ядерной зиме» готовиться, в здешних краях стало как-то не до выращивания табака, даже самосада. А сигареты из старых запасов наверняка довольно быстро закончились. Вот и пришлось народу отвыкать от вредной привычки в принудительном порядке. А когда дела на лад пошли — табака уже и взять-то негде. А тут — вполне обычные сигареты, правда, без фильтра. Вроде «Астры» или «Примы». Значит, братушки, помимо оружейного, еще и табачное производство сохранили. Молодцы!
Обойдя на всякий случай болгарских «зорких часовых» по небольшой дуге, мы с Толяном подходим к проходной. Парни на входе оказались знакомые, ну да, интересно, после наших с Курсантом ежедневных утренних пробежек остался ли в Комендатуре хоть один не знающий нас охранник?
— Привет-привет, спортсмены, — здоровается с нами старший наряда, дочерна загоревший, с выцветшими на солнце почти добела пшеничными волосами и усами и оттого здорово похожий на негатив, крепыш-старшина в лихо сдвинутом на самую макушку берете. — Далеко путь держите?
— И тебе не кашлять! — в тон ему отвечаю я. — До начальства твоего.
— Извините, мужики, нету никого. Уехали.
— Что, и Комендант, и Исмагилов?
— Ага, вместе укатили. Там наши в Ханкалу из рейда какого-то серьезного «бородатого» приволокли, а до кучи, говорят, еще штук пять на месте привалили, — лицо старшины лучится такой гордостью, будто он лично притащил в штаб перспективного «языка», в одиночку порешив перед этим пяток Непримиримых.
— Красавчики! — соглашаюсь я. — Хорошее дело сделали, нужное.
— А то! Не одним же вам, наемникам, геройствовать, — беззлобно подначивает меня один из бойцов. — Мы тоже кой-чего могем.
— А кто ж спорит, хлопцы? Толковых бойцов на Терском Фронте много, но не всем повезло к Убивцу в отряд попасть! — отшучиваюсь я.
В ответ раздается дружный хохот. Шутку поняли и оценили даже стоявшие неподалеку болгары.
— Ну, как говорится, на нет — и суда нет, завтра заскочим. Бывайте, ребята. Несите службу бодро, ничем не отвлекаясь…
Цитату из «Устава караульной службы», как-то совершенно случайно сорвавшуюся с языка, собравшиеся у проходной встречают новым взрывом всеобщего веселья.
— Ну, что, брат, — позевывая, спрашиваю я Толика на крылечке «Псарни», — сейчас на боковую? А то ночка у нас выдалась еще та…
Вместо ответа — умоляющий и немного обиженный взгляд. Вопль: «Ты же обещал!!!» на лице напарника крупным шрифтом набран. Вот, блин, молодежь пошла — никакого, понимаешь, почтения и понимания!
— Ладно, черт с тобой, уговорил, тащи свой подствольник, а то мне твои молящие глаза будут в кошмарах сниться! Опять же — ужин скоро, все равно вставать, а выспаться до него я так и так не успею.
Толя пулей улетает в свою комнату, а я, продолжая широко зевать, отправляюсь к себе. Вот интересное все-таки животное человек! То ходил-ходил, делами занимался, с людьми общался — все нормально. А тут в одну минуту нахлобучило, и, что называется: «Поднимите мне веки!» Почувствуй себя Вием, блин. Когда Толян хлопает дверью, я уже практически сплю сидя. Но, давши слово — держись. Тяжко и протяжно вздохнув, встаю с кровати и захожу в душевую, пускаю себе на затылок тонкую струю холодной воды. Фу, вроде полегчало.
Сажусь на койку, гранатомет кладу перед собой на прикроватную тумбочку. Нет, все-таки главным достоинством (после надежности, конечно) нашего оружия всегда была его простота. Вот где бы среди западных аналогов найти гранатомет, все детали которого держатся на трех штифтах и одной хитро выгнутой проволочке? Ну, еще защелка, что ствол фиксирует. Все! И ведь работает, причем не то что не хуже, а даже и получше своих иностранных «собратьев». Быстро разбираю подствольник. Ой, мамочки, да тут не просто грязно, тут уже вполне можно картошку сажать! Интересно, а он вообще у бывшего хозяина стрелял? Или тот его так таскал, «для форсу бандитского»?
— Слушай, Толя, — передаю я разобранный на три части гранатомет напарнику, оставив себе лишь штифты и проволочку, не хватало еще, чтоб Курсант их потерял случайно, — возьмика это безобразие, по недоразумению считающееся оружием, и вычисти-ка его так, чтоб блестел.
Толик принимает из моих рук многострадальный «Костер», понятливо присвистывает, заглянув внутрь, и, достав из шкафа только что убранные туда ветошь и масло, снова топает во двор. Работа ему предстоит непростая, но сделать ее как следует — в его же интересах. А я, с чувством почти выполненного долга, опускаюсь на кровать. Спать я не собираюсь, нет, просто полежу немножко, а там и ужин подоспеет.
Ага, не собираюсь! Зарекалася свинья… Глаза я разлепляю с огромным трудом и только потому, что Толя настойчиво тормошит меня за ногу. Гляди-ка, запомнил! Не так давно рассказывал я ему, почему не стоит будить людей, тряся их за плечо. Все ж разные. И нервишки у многих войною подточены… Опять же, кто знает, что человеку снится в этот момент? Одним словом, если хочешь разбудить кого-то, постарайся быть вне досягаемости его рук, в противном случае — можешь и на удар кулаком налететь. И, хорошо, если кулаком! У некоторых есть не очень хорошая, но часто полезная привычка держать под подушкой нож или пистолет. У меня такого «бзика» нет, но знавал я людей, у которых он был. И рассказал-то я об этом Толику так, между делом, как хохму. А он не только запомнил, но еще и к сведению принял. Нет, все-таки с напарником мне повезло! И соображает быстро, и память хорошая. Еще один плюс Курсант честно заработал.
— Да встаю, Толян, встаю, — сиплым со сна голосом бурчу я и со стоном принимаю относительно вертикальное положение. Голова сама не своя, как с похмелья. Эх, говорила ж мне в детстве мама, не спи, сынок, на закате солнца, голова болеть будет. Не послушался, а зря.
— Ну, ты силен, командир! Чуть ужин не проспал!
— Ага, — зевая, я чуть не вывихнул себе челюсть, — я такой! Но ведь не проспал же, правильно? Пошли, Анатолий, перекусим, да я твоей ГПшкой займусь. Ты ее вычистил?
— А как же! — он гордо стучит себя кулаком в грудь.
— Вот и отлично.
Поужинав и предупредив Кузьму, что сегодня концерта не будет, снова поднимаемся ко мне. Приведя вычищенный гранатомет «в чувство», сноровисто собираю его и передаю Толе.
— На, Курсант, владей! Стрелять из него умеешь?
— Неа! — радостно скалясь в тридцать два зуба, мотает головой напарник. — Не умею!
— Ну и чему тогда радуешься, балбес? — пытаюсь изобразить суровость я, но безуспешно, уж больно у Толяна физиономия счастливая. — Ладно, научу, там ничего сложного. А теперь — отбой. Пробежку и зарядку еще никто не отменял. Потом с ГП тебя работать научу. А после обеда в Комендатуру еще раз прогуляемся.
— А вечером что? Тактика?
— А вечером, Курсант, у командира свидание. Так что сможешь спокойно отдохнуть.
Гляжу на внезапно погрустневшее лицо напарника. Нет, вроде здоровый, как бес, а все равно дите- дитем, ей-богу. С таким «умением» свои мысли скрывать в карты играть — лучше и не садиться.
— Выдохни, а то лопнешь! Я не с Оксаной на свидание иду.
— Да не, Миш, я не к тому, — затараторил враз «воскресший» Толик. — Я просто…
— Бабушке своей эти сказки рассказывай, — беззлобно усмехаюсь я. — Все, отбой по войскам. Завтра, как обычно, в семь на крылечке.
А утром на крыльце «Псарни» меня поджидают сразу два «маленьких сюрприза». Первый — не очень приятный: небо по-прежнему затянуто серой хмарью, не помогло учиненное мною в Комендатуре
