не смогла опознать как чужеродные? Сколько нечеловеческого я уже не замечаю, считая своим, всегда бывшим, человеческим? И уже в принципе не смогу заметить! Где – еще я, и где – уже не я?!
А тварь всё пела и пела, даже когда я спала. Даже на дальнем конце леса я слышала этот реквием по себе. Зачем такие хлопоты, разве нельзя сожрать меня без церемоний? Почему им так было важно, чтобы куколка не замечала, что ее едят?
Я не успевала вводить противоядия. Травы, которые показал мне Ворч, уже не помогали. Их было недостаточно.
Ворч нападал. Я падала и поднималась, опаздывала и промахивалась, и была кусана не раз. Но как же счастлива я была, когда нога или кулак с хрустом врезались в ненавистный мохнатый бок и вышибали короткий взвизг! Ради этого взвизга отчаянья стоило потрудиться. И как я же хочу сжимать и сжимать эту глотку в страстном объятии смерти, растерзать ее когтями, впиться клыками и слушать, слушать эту восхитительную музыку льющейся крови! Эту песню, которая должен звучать всегда, пока не выльется вся кровь этого мира! Я погибаю, Ворч! Убей меня пока не поздно! Тебе же это ничего не стоит сейчас, а потом ты не справишься. Убей меня, пока можешь!
Я выплеснула отраву из чаши. Олна вознегодовала:
– Что такое, дочка? Ты вылила лекарство?! Ты меня огорчила.
– Я не хочу! Меня тошнит от него! Я не буду пить эту дрянь! Я уже здорова!
– Да у тебя жар! К тебе возвращается эта страшная болезнь, от которой ты потеряла слух и зрение! Забыла? Слух я тебе вернула? Вернула. Ты уже выздоравливаешь, избавляешься от немощи. Ты же хочешь скорее выздороветь?
– Нет!
– Ты же хочешь снова видеть? Да-да, видеть! Хочешь! Ты думаешь, это невозможно? Ты будешь видеть лучше прежнего, детка! А что, как ты думаешь, я делаю с тобой? Зачем все эти старания? Чтобы вернуть такую серьезную утрату как зрение, надо всерьез потрудиться. Но и награда будет большая. Великая будет награда за наш с тобой труд.
– Мне и без наград не плохо! Я не тщеславна. Отпусти меня, Олна!
– Нет!!! Кому ты нужна среди людей? Они убьют тебя, как только увидят – в тебе уже слишком много моей крови. А мне ты нужна, дочка. Мы вырастим тебе новые глазки. Лучше прежнего. Поэтому мальчик принес тебя именно сюда. Понятливый человечек. Пей. Это надо выпить!
– Почему именно сюда? Разве он знал, куда нес?
– Знал. Он здесь уже был когда-то, я многому его научила.
Тварь проговорилась!
– Ты говорила мне, Олна, что не знаешь его имени.
– Мало ли, как зовут друг друга люди? Я звала его – Дикий.
Сердце споткнулось и остановилось. Дикий. Дик.
– Мои песики его полюбили. И я не обидела малыша, когда они привели его ко мне.
Я коснулась морщинистой старушечьей ладони, и мои пустые глазницы обожгло яркой вспышкой света.
* * *Лучи пробивались сквозь мощные кроны огромных деревьев и гасли в сгустках тьмы, скользивших между стволов. Тени, похожие на гигантских псов, огрызаясь друг на друга, окружили мальчика, ступившего на лесную поляну. Его ладошка крепко вцепилась в мохнатый бок такого же угольного сгустка с песьей мордой.
– Это и есть твой дом, Брэнглэп? – звонко спросил мальчик, оглядываясь. Солнце золотило вихрастую голову. – А он ничего… дикий!
И засмеялся, совершенно не пугаясь жуткой стаи. Дик. Это был маленький Дик. Точно такой же, каким я его видела в замке Аболан. Тот самый, что спас меня, пятилетнюю девчонку, из лап разъяренных селян, не дал утопить.
– Дикий! – отозвалось эхо.
Из сгустка тьмы, особенно густой у корней древнего дуба, проступила дряхлая, морщинистая, как печеное яблоко, старуха.
– Это ты дикарь по сравнению с моим лесом, детеныш!
– Здравствуй, матушка! – поклонился мальчик.
– Не безнадежен! – хмыкнула старуха. И ткнула в пса длинной сухой веткой. Пес взвизгнул. – Зачем ты привел этот дикий разум, Брэнглэп? Песики по человечинке соскучились?
Клубок тьмы вильнул хвостом, обломив с близлежащих деревьев несколько сучьев с руку толщиной. И улегся у ног мальчика, как бы защищая его от хозяйки. Дик хитро улыбнулся:
– Они меня не тронут. Я помог вожаку.
– Знаю. И что? Хочешь награды, человечек? Разве ты не знаешь, кто я? Разве не боишься?
– Боюсь, – признался мальчик. – У тебя много имен, матушка. Но я кое-что принес тебе в подарок.
Он протянул ведьме что-то невидимое, тончайшее. И вдруг в его руке словно полыхнул нестерпимо яркий серебряный луч. Псы тонко взвыли, пятясь. Старуха отшатнулась, вздыбилась в ярости:
– Натх!!! Где?! Откуда это у тебя, человек? Отвечай!
– Нашел в горах, на ветке в лесу. Далеко отсюда.
Тварь разволновалась: забегала по поляне, псы едва успевали уворачиваться. Закричала:
– Проклятые натхи! Найди мне ее всю, малыш, и я выполню любую твою просьбу! Хочешь царства? Будут все твоими! Хочешь силу? Я сделаю тебя богом! Только приведи мне ту, чей след ты нашел!
– Любую просьбу? – прищурился Дик, пряча в карман напугавшую старуху вещь. – Хорошо. Я попрошу тебя о… Нет, не сейчас. Потом, когда только ты сможешь помочь.
Старуха успокоилась.
– Ну, а за моего Брэнга что ты сейчас хочешь, дикий разум?
– Знания. Ответ на вопрос.
– Спрашивай.
– Как убить бога?
Громовой хохот потряс землю, пошатнул деревья:
– Бог бессмертен, глупыш!
Мальчик выпустил пса, сжал кулаки и шагнул к развеселившейся ведьме:
– Ты не ответила! Ты так же обманешь меня, когда я приведу к тебе натха!
– Твой разум слишком дик и мал, – сразу погрустнела безобразная тварь, – он не вместит даже каплю знания, какого ты ищешь.
Но Дик всегда был упрям.
– Так научи меня!
– Для этого и вечности не хватит, Дикий, чтобы вырастить твой маленький разум. Но… Ты понравился моим песикам. Мне понравилась твоя дерзость. Я дам тебе часть моей вечности, если ты сможешь ее взять… Для начала подумай над тем, почему двум богам не может быть места в мире? И тогда ты поймешь, что может уничтожить бога. Не убить – уничтожить!
Глаза Дика вспыхнули. Он откинул соломенную прядь со лба, и только сейчас я заметила бисеринки пота – мальчик сдерживал страх изо всех сил. Я едва уловила его прерывистый шепот:
– Уничтожить… Ничто, которое ничтожит…
– Ничто, – согласилась тварь. – Но это малая часть ответа. Ничтожная часть.
И снова хохот загромыхал над лесом.
* * *Видение свернулось, как смерч, унося свет. Тьма, еще более густая и плотная,
