Том 4. Стихотворения, поэмы, агитлубки и очерки 1922-1923

5. Сушится (чтоб не успело переве́чниться)
и сыпется в машину:
обыкновенная перечница.

6. Затем
раскладывается под машиной
}липкая бумага
(для ловли мушиной).

7. Теперь просто:
верти ручку,
да смотри, чтоб рифмы не сбились в кучку!
(Чтоб «кровь» к «любовь»,
«тень» ко «дню»,
чтоб шли аккуратненько
одна через одну)

Полученное вынь и…
готово к употреблению:
к чтению,
к декламированию,
к пению.

А чтоб поэтов от безработной меланхолии вылечить,
чтоб их не тянуло портить бумажки,
отобрать их от добрейшего Анатолия Васильича^*
и передать
товарищу Семашке^*.

[1923]

О «фиасках», «апогеях» и других неведомых вещах*

На съезде печати
у товарища Калинина
великолепнейшая мысль в речь вклинена:
«Газетчики,
думайте о форме!»
До сих пор мы
не подумали об усовершенствовании статейной формы.

Товарищи газетчики,
СССР оглазейте, —
как понимается описываемое в газете.

Акуловкой^* получена газет связка.
Читают.
В буквы глаза втыкают.
Прочли:
— «Пуанкаре терпит фиаско». —
Задумались.
Что это за «фиаска» за такая?
Из-за этой «фиаски»
грамотей Ванюха
чуть не разодрался:
— Слушай, Петь,
с «фиаской» востро́ держи ухо:
даже Пуанкаре приходится его терпеть.
Пуанкаре не потерпит какой-нибудь клячи.

Даже Стиннеса^* —
и то! —
прогнал из Рура^*.
А этого терпит.
Значит богаче.
Американец, должно̀.
Понимаешь, дура?! —

С тех пор,
когда самогонщик,
местный туз,
проезжал по Акуловке, гремя коляской,
в уважение к богатству,
скидава́я картуз,
его называли —
Господином Фиаской.

Последние известия получили красноармейцы.
Сели.
Читают, газетиной вея.
— О французском наступлении в Руре имеется? —
Да, вот написано:
«Дошли до своего апогея».